Генри Каттнер - Ярость
На противоположной стене появился освещенный квадрат. По нему побежали тени, искаженные неровностями штукатурки. Потом пошел фильм, снятый прикрепленной к поясу микрокамерой. Было видно, что оператор перемещался очень неравномерно. Иногда он шел, и тогда изображение тоже шло гладко, ритмично покачиваясь. Иногда он бежал, и тогда картина начинала скакать… Когда он останавливался, все замирало вместе с ним. В целом возникало ощущение постоянного движения.
Первые секунды камера находилась перед толстой железной решеткой, расположенной, по-видимому, очень близко к объективу. Появились ноги в белых брюках, решетка, открываясь, качнулась и быстро замелькали дорожки парка, деревья и фонтаны. Очевидно, один из домов-крепостей Бессмертных.
Сам ход фильма передавал тревожное ощущение настороженности. Камера непрерывно поворачивалась то влево, то вправо, осматривая окрестности. Дважды было ясно, что оператор прячется в укрытие. Дверь или занавеска закрывали объектив, и все затемнялось. Потом опять покачивание при движении по коридору, передающее впечатление вороватого быстрого шага.
Вдруг скорость резко увеличилась — человек побежал. Стены запрыгали вверх и вниз и резко качнулись, когда он забежал за угол. Изображение почти полностью затемнилось — камера скользила почти вплотную к стене. Вот поднимается лифт со стеклянными стенками. Снова коридоры — бегом.
Остановка перед другой зарешеченной дверью. На экране — толстые прутья. Они становятся толще, расплываются и вдруг исчезают. Объектив вплотную прижимается к двери и заглядывает внутрь.
И вот, наконец, главная сцена. Все происходит очень быстро. Мелькает богато обставленная комната. На полу лежит человек. Над ним наклонились двое. Кажется, они борются.
Вдруг камера качается в сторону так резко, что изображение дергается. Затем быстрый взгляд вбок, потом — мельком — потолок, мельком — оскаленное лицо, склонившееся к объективу, и поднятая рука, в которой мелькает что-то металлическое.
Квадрат становится белым, щелчок, и все останавливается.
И начинается с начала. События повторяются снова. Очень медленно объектив еще раз подплывает к прутьям решетки. Они тают, изображение фокусируется на комнате. Действие разворачивается с тягучей плавностью ночного кошмара. Становятся видны все детали. Можно подробно рассмотреть человека, который борется с двумя другими, которые пытаются прижать его к стене.
В комнате повсюду разбросаны подушки. Пол устлан мягким ковром, в котором проваливаются ноги всех троих. В уровень человеческого роста стены обиты дорогим бархатом. Мебель тоже мягкая, без углов.
Тот, кто борется, высокого роста, стройный и прекрасно сложенный. Его движения, несмотря на свою конвульсивность, странно грациозны. С первого взгляда кажется, что различить его черты невозможно, потому что лицо постоянно искажается гримасами. Из прокусанных губ течет кровь, а глаза внезапно закатываются так, что видны одни белки. Двое других пытаются натянуть на него смирительную рубашку.
Понемногу им это удается. Все происходит в замедленном темпе, что лишает яростную схватку ее напряженности и делает похожей на балет. Высокий мужчина хлопает руками в длинных рукавах по бокам, закидывает голову назад и начинает беззвучно хохотать. Кровь течет по его подбородку. Дикий хохот сменяется вспышкой ярости. Больной со звериным коварством бросается в сторону, увлекая за собой одного из своих мучителей. Оба падают. Второй склоняется над ними, вся сцена прыгает и уплывает вверх. Фильм останавливается.
— Вот тебе и Блейз Харкер, — сказал Проныра, прерывая наступившее молчание. — Дай-ка мне выпить, сынок. И сам тяпни, я вижу, тебе это просто необходимо.
— …и теперь мы больше не можем… — вещал Сэм в прямом эфире, обращаясь к тысячам слушателей. — Или вы даете нам кориум, на который мы имеем полное право, или мы не отвечаем за последствия. Прошло время торговли и обещаний. Пора действовать. Что скажешь, Харкер?
Под всеми морями, под всеми непроницаемыми сводами люди, затаив дыхание, следили за исполненным негодования лицом Сэма, многократно повторенным каждым экраном. Следили и ждали ответа. По мере ожидания в остальных девятнадцати Куполах поднимался все более внятный ропот. Происходящее интересовало чисто теоретически.
Но для Купола Делавер это был вопрос жизни и смерти. На улицах царило гробовое молчание, и, наверное, впервые со дня основания можно было услышать тихое монотонное жужжание, с которым тротуары описывали свои бесконечные круги.
Между тем, Захария продолжал тянуть с ответом. Наконец, когда его совершенное чутье подсказало ему, что пауза стала невыносимой, он из своего надежно скрытого кабинета подал знак оператору. На всех экранах лицо Сэма начало расплываться и отошло на задний план. Перед зрителями появились благородные черты Захарии.
— Рид, ты просто дурак, — голос Захарии звучал спокойно и лениво. — Всем ясно, что это детский блеф.
Сэм появился снова, а Захария ушел на второй план. «Я знал, что ты это скажешь. Я даже не исключаю, что ты и в самом деле так думаешь. Первым делом я постараюсь вас всех убедить. На это не потребуется много времени. Смотрите».
Лица обоих собеседников расплылись и исчезли с экранов. Вместо них начал появляться ослепительно яркий морской пейзаж. Солнечный свет пробивался сквозь облака, и серая вода сверкала синевой и золотом. Сквозь ослепительное сияние, вспарывая море острыми носами, прямо на зрителей надвигалась эскадра из пяти боевых кораблей.
Они были небольшими, но производили мрачное впечатление. Непробиваемое покрытие делало их очертания плавными и стремительными. Они были построены для вполне определенной цели — убивать, и казались смертоносными. Они и в самом деле несли смерть. Но страшнее всего делалось от ощущения их полной бездушности. Нигде не было заметно присутствия человека, за исключением нескольких неясных теней, маячивших в глубине рубок. Это были машины, созданные для разрушения и посланные оправдать свое назначение.
За кадром раздался голос Сэма: «Смотрите!» Мгновение спустя вода за кормой последнего корабля вскипела фонтаном белоснежных брызг, которые сверкающим дождем упали обратно в море.
Корабли потускнели. Некоторое время экран оставался пустым, после чего на нем появилась новая картина. На этот раз это был подводный мир, полный колеблющихся бликов зеленовато-желтого цвета: камера была недалеко от поверхности. В верхней части экрана покачивалась поверхность воды, по которой ходили укороченные тени волн. Его разламывали длинные острые днища удаляющихся кораблей — один, два, три, четыре, пять — отливающих металлическим блеском.
