Дэвид Кек - Пора предательства
Ламорик неотрывно глядел на них. Все замерли и тоже уставились на этот угол ристалища.
Никто уже не считал ударов.
Радомор по-прежнему сидел в тени.
Абраваналь, Альмора и Дорвен опустили головы. Дьюранд и Дорвен обменялись хмурыми взглядами.
— Владыка Небесный, — пробормотал Берхард.
По ивовому колышку побежала влага, поразительно похожая на слезы: из сырого дерева сочилась вода. Тысячная толпа зрителей замерла.
— Обойдемся без знамений, да, парни? — Ламорик с трудом перевел дух. — Мне уж, пожалуй, поздновато передумывать. Все будут разочарованы.
А в следующий миг затрубили трубы.
— Вот мой ответ, — промолвил Ламорик, тяжело забираясь в седло братнего серого жеребца.
* * *Ветер носился под тучами, ерошил перья падальщикам, трепал концы облачения Ламорика.
Радомор вскочил на здоровенного вороного жеребца. Заскрипело кожаное седло. Скакун аж присел под тяжестью закованного в броню герцога, дернулся от боли, причиняемой ему мундштуком и шпорами — всем тем, что заставляло его повиноваться.
Абраваналь взирал на происходящее сверху, из герцогской ложи. Сверкнули поднятые наизготовку трубы, но старик, казалось, едва замечал, что перед ним происходит. Через миг его сыну — последнему уцелевшему сыну — предстоит сойтись в поединке с бойцом, что в одиночку обращал вспять целые армии.
Дорвен повела Альмору прочь из ложи.
Древний меч Правосудия зазвенел, вылетая из ножен. Клинок старинного рода Абраваналей сверкнул под тучами.
Скакун погибшего Лендеста топнул ногой; в ладони Ламорика закачалось копье.
И Абраваналь опустил широкий клинок.
Копье — страшное оружие. Острие его крушит шлемы и щиты. Прямое попадание копьем способно отбросить человека на несколько ярдов, навеки искалечить его. А прибавьте к удару силу мчащихся навстречу друг другу коней — с такой мощью ничего не сравнится. Даже самое твердое дерево крошится в щепы.
Под взглядами всего города и своего отца Ламорик поскакал прочь от товарищей. Приближаясь к середине дистанции, он опустил острие копья, зажав ясеневое древко в тисках одетых сталью ребер и плеча. Дьюранд ощущал каждый шаг его коня. Радомор, верно, пока еще маячил вне узкого поля, видного через прорези в шлеме молодого лорда.
Они съехались в громе расщепляющихся копий. Тучи грачей с криками взвились в воздух. Скакун Ламорика осадил назад, присел на задние ноги. Ламорик и его конь словно бы съежились, стали меньше, зато плащ Радомора раздувался, вихрился вокруг его врага, конь которого пошатывался и спотыкался, точно увечный. Оба рыцаря ударили противника прямо в щит, и оба усидели в седле. Радомор казался драконом с распростертыми крыльями.
Зрители вокруг ристалища дружно выдохнули, а сотни грачей устремились вниз, цепляясь когтями за шесты и веревки.
— Мерзавец крепче каменной башни, — прошептал Конзар. Ламорик ударил Радомора в самую середину щита — ударил со всей силы, подкрепленной еще и мощью коня на полном скаку, — а Радомор сидел в седле, как ни в чем не бывало.
— Ламорик удержался, — проговорил Гутред.
Все они дружно закричали, подбадривая Ламорика, что скакал к ним за вторым копьем. Было видно, как он разминает руку.
На сей раз он уже не шутил. Гутред протянул ему второе копье. Сперва противникам предстоит три раза сойтись на копьях, а потом биться пешими, на мечах.
Глаза толпы обратились к Абраваналю. Тот несколько мгновений помедлил, дрожа, затем древний меч снова упал, и снова пропели трубы.
Ламорик пустил братнего боевого коня во весь опор, в галоп. Высокий серый жеребец шарахнулся в сторону перед ударом герцога, отпрянул к толпе. Однако Ламорик все равно сумел нацелить копье и ударить.
Расчет его оказался точен. Острие выбило искры из шлема герцога: безупречный удар. Герцог Радомор покачнулся в седле. И в тот же миг нанес удар. Стальной наконечник пробил щит Ламорика, продвинулся на добрых три фута в глубину. Скакун наследника Гирета осел на задние ноги, сшиб одного из зрителей.
Ламорик завис в седле, накренившись над толпой.
Все вокруг Дьюранда стиснули кулаки, устремив взгляды на копье Радомора. Скользнуло ли оно под рукой Ламорика? Или пронзило насквозь?
Плащ Радомора раздувался, подобно черным крылам. Все еще сжимая в руке обломок копья, герцог тоже не сводил глаз с противника.
Но из-под доспехов Ламорика не хлестала кровь, как из пробитой бочки кларета. Он нависал над толпой жителей Акконеля — и из толпы к нему тянулись руки: поддержать, помочь удержаться в седле. Мужчины и женщины — все устремились на помощь молодому господину.
И Ламорик выпрямился, взглянул в лицо герцогу. Тот отшвырнул обломок копья в толпу и поскакал в конец ристалища, готовясь к новой сшибке.
Ламорик подъехал к товарищам. Дыхание его со свистом выбивалось из-под забрала.
— Может, не так уж и плохо провести год в Ирлаке, а? — проговорил здоровяк Оуэн.
— Я умер? — спросил Ламорик. Обе руки у него свисали, как перебитые. Лица за шлемом Дьюранд разглядеть не мог, но левая сторона сюрко была разодрана в клочья. С руки свисали обломки щита.
— И когда это я вас учил целить в голову противника? — поинтересовался Конзар. — Щит — гораздо более крупная и легкая мишень.
— Я пытался… метил в самую середину… щита этого ублюдка. Не знаю, — задыхаясь, ответил Ламорик. — Не привык… к этому коню.
Руки у него дрожали.
Гутред возился с обломком копья в боку Ламорика.
— Похоже, оно раскололо щит, ударило в запястье, отскочило от гербовых щитков, что вы вечно критикуете, и вышло наружу.
— А у меня такое ощущение, будто оно у меня в ребрах завязло.
Гутред нахмурился.
— Чтоб эти пластины выправить, нам теперь молоток нужен. Нет, вас даже не задело.
— Это последняя стычка? Потом на мечах? — спросил Ламорик.
— Да, — кивнул Конзар.
Сверху донесся громкий шелест. Небеса наполнились грачами. Люди вздрагивали и пригибались от хлопанья крыльев и мелькания черных теней.
— Ну ладно, — вздохнул Ламорик. — Последнее копье. — Грачи широкими кругами опускались все ниже, хриплым карканьем выражая презрение. Ламорик никак не мог отдышаться. — Они еще тут? Проклятый шлем. Можно подумать… можно подумать, чертовы птицы прямо-таки поджидают, пока кто-нибудь упадет.
Гутред вложил в поникшую руку господина последнее копье.
Напротив, на том конце ристалища, ухмылялись Грачи, толпились рыцари в зеленом, слышались насмешки, сидели стаи воронья. Теперь, после последней стычки, герцог Радомор и Ламорик будут биться пешими — столько, сколько позволят их раны.
