Людмила Ример - Ветер с Юга. Книга 1. Часть вторая
Мышонок с круглым животом, раздувшимся после обильной трапезы, окончательно осмелел. Усевшись посередине стола, он лениво покосился на шевельнувшуюся на лежанке фигуру, прикидывая своими мышиными мозгами: а не завалиться ли спать прямо тут, возле недоеденного куска?..
Внезапно вся сонная умильность слетела с его мордочки, и грызун, подскочив на месте, помчался по столу, со всей возможной скоростью волоча свой не в меру раздавшийся живот. Дотащившись до края стола, он секунду постоял, встревоженно поводя ушами, и, быстро спустившись по ножке, рванул в угол комнаты, где в стыке между двух камней имелся узкий проход, служивший ему верой и правдой.
Но не в этот раз. Плотный ужин в теле мелкого обжоры не желал покидать гостеприимную комнату, и зверёк, предприняв несколько безуспешных попыток протиснуться в щель, в панике забегал возле стены.
Эльма, не понимая причины такого поведения мышонка, уже несколько дней делившего с ней скромную трапезу, внимательно наблюдала за его всё возрастающим беспокойством. Тот ещё раз попробовал втиснуться в дырку, с отчаянием царапая камень коготками, а потом вдруг припустил обратно. Вскарабкавшись на стол, мышонок заметался по нему, жалобно попискивая и всё время к чему-то прислушиваясь.
Теперь женщина тоже обратила внимание на необычный звук, то нарастающий, то затихающий где-то вдали, за огромной толщины стенами тюрьмы. Словно какая-то мощная, рвущаяся из недр земли сила настойчиво и грубо пыталась втиснуться в узкие щели, оставшиеся после укладки огромных валунов, лежавших в основании Саркела.
Эльма поёжилась. Откуда-то из-под пола потянуло ледяной сыростью, и всё скудное тепло из комнаты мгновенно испарилось. Фитилёк в масляной плошке начал метаться, грозя погаснуть совсем и оставить её один на один с темнотой и нарастающим страхом.
Беспокоящий мышонка звук приближался. И в нём всё отчетливей стал проявляться тяжёлый плеск – стонущее дыхание морских глубин, мечтающих поглотить непокорную сушу. Внезапно из дырки в дальнем углу комнаты вырвалась струйка воды и, сразу же потеряв силу, широко разлилась по полу. Новый всплеск, и новая порция воды образовала в углу небольшую лужицу.
Женщина в ужасе смотрела, как вода, бурля и выплёскиваясь, начала быстро заливать пол. Опомнившись, она подскочила к двери и замолотила в неё руками, громко крича и зовя на помощь. Вода неуклонно поднималась и уже доставала ей до щиколоток, сковывая душу могильным холодом. Эльма продолжала кричать, самым краешком сознания понимая, что никто не прибежит её спасать, даже если её крики и будут услышаны. У Саркела слишком дурная слава…
Ноги заледенели, и, стоя в воде по колено, она в полном отчаянии решила, что нужно попробовать забраться повыше – вдруг неведомая сила, загнавшая сюда морскую воду, ослабеет и ей удастся спастись? Эльма быстро вскарабкалась на стол и, стоя на коленях, стала жарко молиться Богам, всем, каких знала и помнила, о своём спасении.
То ли мольбы не доходили к Богам из-под земли, то ли сама молящаяся не очень-то верила в то, что они кинутся спасать её не слишком благочестивую душу, но вода всё прибывала. Когда она начала лизать край стола, Эльма встала на ноги, подняв в руке плошку с ярко и ровно горящим огоньком. Мышонок, метавшийся по столу, вскарабкался по её платью и уселся на плече, дрожа всем своим жалким тельцем.
Она не знала, сколько времени прошло, чувствуя только, как жуткий холод всё сильнее сковывает её тело, забираясь всё выше и выше. Когда ей почудился шум в коридоре, женщина попыталась закричать снова, но ответом был только плеск неумолимо поднимающейся воды.
Ледяной обруч сдавил грудь, не давая вдохнуть, и Эльма с ужасом поняла, что сейчас, именно сейчас она умрёт. И никогда уже ей не обнять и не прижать к груди своего любимого сына. Она отстранённо заметила, что никак не может вспомнить лица других своих сыновей, перед её глазами был только Юнарий… И он никогда не узнает, что с ней случилось! От этой мысли ей стало так горько, что слёзы покатились по замёрзшим щекам, падая и растворяясь в такой же солёной воде.
Вода уже коснулась её плеч, и мышонок, путаясь в волосах, забрался к ней на голову. Эльма старалась повыше поднять руки с мерцающей плошкой, но от холода они тряслись и почти не слушались, грозя уронить огонёк в воду. Ещё пара минут, и вода стала заливать рот, и ей пришлось из последних сил тянуться вверх, чтобы вдохнуть ускользающий от неё воздух.
Метавшиеся в беспорядке мысли вдруг исчезли, оставив в голове единственную: «Рубелий Корстак и семя твоё! Будьте вы прокляты! Прокляты! Прок…» Судорожный глоток воздуха растворился в лёгких, и в груди нестерпимо зажгло.
Последнее, что Эльма Гинратус увидела в своей жизни, был упавший в воду горящий фитилёк.
Лея
Девчушки испуганно жались к ногам Леи и громко безудержно рыдали, вымочив слезами подол её платья. Она гладила растрёпанные головки младших сестёр, стирала с пухлых щёк крупные слёзы, шептала ласковые слова, но помочь им ничем не могла. Мирцея решила отправить ненужных ей во дворце детей Палия к их родственникам. Первыми уехали к матери в Сенторию Орсула и Марсия, а сегодня настала очередь этих сиротинок.
Сердце сжалось, и глаза защипало от выступивших слёз. Теперь она оставалась во дворце одна – последняя дочь Палия. Последнее бельмо на глазу у нынешнего Повелителя.
Её старшая сестра Мистака уже пять лет, как была счастливой женой Вайдуса Тидора, наследника всех богатств Ланджлании, и готовилась в скором времени подарить ему третьего ребенка. На этот раз все надеялись, что родится мальчик.
Стронтуб Вермокс, поседевший и постаревший за последнее время и растерявший свой щегольской вид, топтался у двери, терпеливо дожидаясь окончания затянувшегося прощания. В душе он был рад не столько тому, что дети его беспутной дочери Кронарии будут воспитываться в его доме, сколько кругленькой сумме с пятью нулями, прописанной в договоре, которую Повелитель обязался отдать за каждой из дочерей Палия в качестве приданного.
Лея опустилась на колени и, вытирая с мордашек безостановочно льющийся поток, зашептала:
– Солнышки мои милые, ну, не плачьте. А знаете что! Я скоро приеду к вам в гости! И привезу в подарок самые красивые куклы, которые только найду в Остенвиле! Скоро штормы утихнут, и кораблики навезут из Солонии много-много разных интересных вещичек. Я обязательно выберу вам что-нибудь очень-очень занимательное…
Старшая Синтия, хлюпая носом и размазывая по щекам откуда-то взявшуюся грязь, пробасила:
– Не хочу я твою куклу! Дай слово, что привезёшь мне маленький меч! Только настоящий, из железа!
