Тереза Томлинсон - Лунные Всадницы
Стояла ранняя весна десятого года от начала войны, Студеные месяцы наконец-то остались позади. Мирина с нетерпением предвкушала большой сход племен в Месте Текучих Вод. Лунные Всадницы галопом мчались на север от своего зимнего лагеря на острове Лесбос.
Весенние празднества сулили долгожданную радостную передышку, пусть и недолгую — ведь с тех пор, как пришли ахейцы, в окрестностях горы Ида царило бесприютное уныние. Кочевые племена переезжали от места к месту — и везде видели запустение. Плодородные равнины и долины, что так гостеприимно встречали их прежде, были разорены и выжжены, непросто было подыскать местечко для лагеря во время месяцев Окота, и нигде кочевники не чувствовали себя в безопасности. С коней, коз и овец глаз не спускали — того и гляди, угонят! Путешествуя по землям, еще недавно таким знакомым и мирным, племена ни на миг не теряли бдительности.
Мирина до боли в глазах всматривалась в зеркало, но Лунные Всадницы весь день ехали, не останавливаясь, девушка ужасно устала, так что ее дар истинного зрения пробуждался медленно. Она устроилась в ласковой тени тамариска; рядом негромко похрупывала травой Исатис. А в зеркале, хоть плачь, отражалась только сама Мирина и ничего больше: черноволосая девушка с высокими скулами и вызывающим взглядом.
— Где ты, мамочка? — вздохнула она. — Мне так надо знать, что с тобой все хорошо…
Девушка взялась за дело снова: набрала в грудь побольше воздуха, расслабленно опустила плечи. И попыталась, глядя в зеркало, всмотреться в даль — сквозь собственное отражение, и резные зеленые ветки тамариска, и далекие горы. Прямо перед нею на воде играл яркий солнечный блик, а с горных вершин уже ползли темные, серые, напоенные дождем тучи. Мирина расслабилась еще больше, позволила взгляду заплутать в клубящемся тумане, и вот, наконец, из глубин отполированного серебра медленно проступило видение. Смутные, неясные тени постепенно обрели отчетливость, и девушка увидела мирный лагерь своего родного кочевого племени, мазагарди, и синие воды Аистиного озера за шатрами. Завтра кочевники снимутся с места и двинутся на юг, к Месту Текучих Вод, и там Мирина встретится с ними наяву.
Ее мать Гюль замешивала тесто, обе внучки ни на шаг не отходили от бабушки. В этом году Ильдиз увидит весенние празднества в одиннадцатый раз; девочка подросла, вытянулась, и тесто раскатывала умело, а трехлетняя Феба с любопытством тыкала пальчиками в густую, вязкую массу. Но вот малышке дали кусочек, который она стала мять и теребить в свое удовольствие.
Мирина улыбнулась — в этом возрасте она вела себя в точности так же! — но тут же нахмурилась. Гюль резко подняла взгляд от работы. Прибежала Резеда, подхватила Фебу на руки. Далеко, словно сквозь воду, послышался слабый отголосок криков и рыданий, и металлический лязг мечей. Мирина глядела в зеркало, холодея от ужаса: зеркало тряслось в ее руках. Мать и сестра кричали друг на друга, но слов было не разобрать, затем Гюль вытащила из-за пояса нож для разделки рыбы и втолкнула Ильдиз в шатер, а Резеда вместе с Фебой на руках куда-то исчезли.
Родные и друзья Мирины хватали луки и стрелы. Пальцы жрицы непроизвольно сомкнулись на рукояти ножа, прикрепленного к поясу. Но не успели кочевники надеть доспехи и натянуть луки, как на них обрушились воины, вооруженные мечами и копьями, с пылающими факелами в руках и ненавистным черным символом муравья на знаменах. Мирная сцена мгновенно превратилась в кошмарный хаос, Гюль в страхе открыла рот. Мирина постаралась усилием воли удержать видение: ее мать пыталась дать отпор какому-то могучему врагу, но самого его видно не было. Внезапно раздался громкий, душераздирающий крик, картина в зеркале растаяла — и Мирина рухнула лицом вниз.
Исатис прижала уши и завращала глазами, Пентесилея стремительно метнулась через поросшую свежей травой поляну и обняла Мирину сильными руками.
— Что случилось? — требовательно спросила она.
— Этот крик! Ужасный, душераздирающий крик! — Мирина прижала ладони к ушам.
Пентесилея настойчиво зашептала ей на ухо:
— Это кричала ты, Мирина! Это ты! Так что ты увидела? Что за видение тебе явилось?
Девушка с трудом шевелила губами: слова с языка не шли.
— Кровожадные воины-Муравьи… мирмидонцы… те самые, которых мы видели в Авлиде!
— Где они? — взревела Пентесилея.
— Моя мать… они убили мою мать!
Пентесилея выругалась и еще крепче прижала к себе девушку.
— Мирмидонцы убивают их всех… все мое племя.
— Мы выезжаем сейчас же, — объявила Пентесилея, рывком поднимая ее на ноги.
* * *Лунные Всадницы, не жалея коней, галопом скакали всю ночь, огибая подножия горы Ида, мимо места сбора, через поросшие травою равнины и холмы к Аистиному озеру. Во главе отряда, верхом на Буре, мчалась Пентесилея. Лунный свет играл на щеках и плечах юных жриц, на мгновение высвечивая их изумительные татуировки. Извивающиеся змеи, бегущие пантеры, олени в прыжке мерцали в мягком лунном зареве, придавая девушкам трогательную красоту, настолько несовместимую с яростно стиснутыми зубами и крепкими, как канаты, перекатывающимися под кожей мускулами как всадниц, так и кобылиц.
Когда отряд достиг Аистиного озера, уже занимался рассвет, но царящее на берегу запустение девушки заметили еще издали. Где некогда стояли хижины, теперь громоздились груды дымящегося щебня, и везде, куда ни глянь — горы трупов. С обугленных шестов свисали клочья вонючего, почерневшего войлока — вот и все, что осталось от крепких шатров мазагарди. Несколько заблудившихся животных с обожженными боками слонялись среди развалин; загоны были взломаны, весь табун великолепных мазагардийских скакунов угнали. Овцы и козы, что давали кочевникам молоко и мясо в течение Студеных месяцев, тоже исчезли.
— Ах, значит, так! — прошипела Пентесилея сквозь зубы. — Столько смертей, столько крови пролито — и все только для того, чтобы Ахилловы вояки разжились свежими упряжками для боевых колесниц да мясом!
Мирина всю дорогу мчалась на Исатис сломя голову, подгоняя кобылицу вперед, как никогда прежде. Теперь же она сидела верхом на лошади бледная как полотно, онемевшая, и лихорадочно озиралась по сторонам, всматриваясь в мертвые лица, пока Исатис, осторожно переступая, пробиралась через руины мазагардийского лагеря. Среди убитых был и Бено.
Наконец Мирина обнаружила то, чего так страшилась увидеть: тело матери, распростертое на земле. Сведенные судорогой пальцы так и не выпустили ножа. Тут же лежал Абен. Девушка соскользнула со спины Исатис и, едва коснулась земли, как колени у нее подогнулись. Она молча присела на корточки рядом с матерью, протянула трясущуюся руку, погладила бледнеющие изображения роз на ее щеках. Имя «Гюль» означало «роза» — о, как подходил этот символ такой ласковой и любящей женщине, как мать Мирины! Мирина сидела между телами родителей: лицо ее словно окаменело, глаза были сухи, в горле тоже пересохло и немилосердно першило. Одной рукой она стиснула отцовскую ладонь — холодную, негнущуюся, а другой сжала пальцы матери.
