Исуна Хасэкура - Волчица и пряности. Том 14
Это было ожидаемо.
Эрингин говорил таким тоном, будто возносил Единому богу молитву об удаче; однако на самом деле его слова несли в себе расчетливую практичность. Увязывая заем с тем, что увидит и услышит Лоуренс, он тем самым твердо перекладывал на плечи Лоуренса всю ответственность.
Если Ле Руа замышляет что-то бесчестное или же если его ждет катастрофическая неудача, и он потеряет все деньги, вина будет на Лоуренсе.
Однако, едва он услышал эти слова, в душе у него вспухло совсем другое чувство.
– Что-то не устраивает? – спросил Эрингин, глядя на Лоуренса с толикой любопытства.
– Нет, все в порядке, – поспешно ответил Лоуренс. Он поймал себя на том, что очень разочарован.
Невероятно, но он против воли цеплялся за нелепую надежду, что им сейчас откажут, и это позволит ему продолжить путешествие на север, хоть и не без сожалений. Он нервничал, у него ощутимо дрожали колени.
Лоуренс едва не рассмеялся вслух над собственной глупостью.
– Впрочем, путь туда и обратно будет утомителен, поэтому я пошлю с вами своего человека, – с этими словами Эрингин снова позвонил. В комнату вошел другой мальчик. – Мы выпишем чеки на несколько торговых домов, с которыми мы работаем, и укажем, что деньги следует выдать, только если с чеком придут все трое.
Это было совершенно разумное условие, гарантирующее, что никто не предаст остальных.
Эрингин тихим голосом отдал мальчику указания, и тот быстро вышел.
– А, вот еще. Быть может, это можно и не говорить, но человеку, которого я с вами пошлю, я безгранично доверяю. А торговые дома в Киссене, для которых я выпишу чеки, перед нами в большом долгу.
Угрожать спутнику будет бесполезно. И пытаться сбежать, купив книгу, – тоже, поскольку те торговые дома будут следить. То, что Эрингин смог произнести все это с улыбкой на губах, было самым угрожающим.
– Однако, – продолжил Эрингин. С завершением переговоров атмосфера в комнате немного разрядилась, и Ле Руа в очередной раз вытер лицо – пот тек с него так обильно, что, казалось, он вот-вот растает. Возможно, совладелец Торгового дома Делинка выбрал этот момент для последнего неожиданного удара. – Когда ты говоришь о торговом доме в Киссене, ты имеешь в виду этих?
В подобных переговорах принято до самого конца не раскрывать имен своих продавцов и покупателей.
Ле Руа ошеломленно замер в своем кресле.
Улыбка Эрингина была страшнее, чем у любого наемника.
– Его владелец отличается большой любовью к пустынным народам.
Ничего необычного не было в том, что человек, собирающий такие книги, пользуется и услугами работорговцев. Тем более – если он чудаковат.
– Я познакомил его с многими темнокожими красотками. Так значит… это он, да?
Лоуренс сумел сохранить спокойствие лишь потому, что в определенном смысле это было не его дело. Иначе с него бы сейчас пот лил градом, как с сидящего рядом Ле Руа.
– О, вы можете не волноваться, – тихо проговорил Эрингин. – В наших обычаях предоставлять вести дела в незнакомых нам областях тем, кому эти области знакомы.
Каждый может говорить все, что пожелает. Но ни одно дело не начинается без доверия.
Работорговцы продают и покупают людей, полных боли и страха, или по крайней мере гнева и ненависти.
Столь великолепными способностями можно было лишь восхищаться.
***
По окончании переговоров Эрингин пожал руки Лоуренсу и Ле Руа и пригласил обоих отобедать с ним.
У Ле Руа был такой вид, будто он просто умрет, если ему придется еще дольше сдерживать тревогу; Лоуренс сомневался в своей способности удержать в желудке пищу, принятую в компании людей из Торгового дома Делинка.
Поэтому они оба с извинениями отказались; Эрингин принял разочарованный вид. В какой степени это было лицедейством, понять было трудно; не исключено, что он в самом деле испытывал разочарование.
Эрингин и мальчик-слуга проводили их до выхода, и Лоуренс с Ле Руа покинули наконец этот дом. На город давно уже опустилась ночь.
Но было не очень темно. Порт освещало множество фонарей – одни свисали с носов лодок, другие держали над головой грузчики, возящиеся с товарами. И, конечно же, лампы висели во всех заведениях, торгующих вином; там уже начинали веселиться люди, желающие смыть усталость после трудного дня.
– …Ни один маркиз или граф не может быть таким кошмарным, – первое, что сказал Ле Руа.
– Однако городские чины обращались к нему очень почтительно.
– Если бы такой тип обзавелся аристократическим титулом, он бы правил страной. От одной мысли в ужас бросает.
Ле Руа потел так отчаянно, словно и впрямь был в ужасе. При виде этого Лоуренс подумал: быть может, у него самого храбрость выше среднего? Впрочем, едва ли. По словам Хоро, это было просто тугоумие.
– Но сделку мы заключили.
В этом, по крайней мере, ошибки быть не могло. Лоуренс взял руку, которую ему протянул Ле Руа, и крепко пожал. Переговоры принесли им шанс из тех, которые меняют судьбы.
– Я быть может, немного пользы смогу принести, но что смогу, я сделаю, – произнес Лоуренс.
– Ха-ха-ха! О чем ты говоришь? Если бы тебя там со мной не было, я бы просто задохнулся! И я буду одалживать твои знания. Я ведь плачу триста серебряков!
У Лоуренса возникло ощущение, что Ле Руа напоминает, что за то, чтобы Лоуренс представил его, он обещал заплатить деньги; однако, естественно, это был не повод сердиться. Подобного ожидал бы любой торговец.
– Ладно, пойдем куда-нибудь отпраздновать! У меня от волнения в горле совершенно пересохло.
Предложение звучало заманчиво, но Лоуренс подумал о Хоро и остальных.
– Спасибо, но…
Однако против него был Ле Руа со своим нарочитым дружелюбием и приветливостью. Он мгновенно все понял и отступил.
– А, ну конечно. Впрочем, совсем скоро мы будем трапезничать вместе, и достаточно долго. Быть может, нам удастся избежать ссор, если до того мы будем встречаться не слишком часто, – и он захихикал.
Лоуренс мог лишь натянуто улыбнуться.
Но когда они расстались, снова пожав руки, это рукопожатие было крепче предыдущего.
– Ну, доброй ночи! – воскликнул Ле Руа и удалился.
Лоуренс помахал ему рукой и отправился своим путем. Однако он успел сделать лишь несколько шагов, прежде чем изумленно застыл.
– Ты… – пролепетал он, глядя на возникшую перед ним пошатывающуюся и очень недовольную Хоро, лицо которой было искажено от чувств. «Пошатывающуюся» – отнюдь не фигура речи: Хоро действительно нетвердо стояла на ногах и дрожала, обхватив себя руками.
