Юрий Белов - Четвертый вектор триады
Она некоторое время слушала отголоски своих слов, а затем, неуверенно переводя взгляд с монаха на эльфа, спросила:
— Это сказал кто-то из великих?
Видя, что они молчат, она пожала плечами и, как бы оправдываясь, заговорила:
— У меня иногда бывают внезапные озарения. Как будто кто-то вкладывает в голову чужие мысли. Иногда мне кажется, что я уже жила однажды. Где-то в другом, более благополучном мире…
Видя, что эльф задумался, Сан заговорил, тщательно взвешивая слова:
— Я тоже испытывал подобное чувство. Последователи Сатвы верят, что люди рождаются многократно в разных телах и под разными именами. Наше Рождение произошло не двадцать и даже не тысячу лет назад. Срок нашей истинной жизни не измерить солнечными часами. Для этого нужен иной, звездный инструмент. Да и что может сказать о вечности бабочка-однодневка?
Эйб, не совсем понимающий этого философского диспута на поле битвы, попытался деликатно кашлянуть. Сан и Летта одинаково резким движением повернули голову на звук. Увидев их мгновенно преобразившиеся фигуры, Делон рассмеялся радостно и совсем не обидно:
— Вот теперь я окончательно понял, что мне пора уходить из Пограничного Дозора. Глядя на вас, друзья, трудно считать себя опытным воином. Прежде чем мы расстанемся, я хотел бы попросить вас дать мне несколько уроков.
— Ты, конечно, шутишь? — Летта посмотрела на эльфа с легкой укоризной. — Чему могу научить тебя я, еще час назад ни на что не способная?
— Кроме того, — в свою очередь вступил Сан, — я слышал, что в поединке на мечах смертный всегда уступит эльфу, каким бы искусным он ни был.
— Так говорил твой Учитель? — спросил Делон, пристально глядя сатвисту в глаза.
— Нет! Он такого сказать не мог. Мысль о неминуемом поражении — это уже само поражение!
— Почему же тогда так говоришь ты?
Пауза повисла над Саном, как промежуток между молнией и громовым раскатом.
Медленно опустив взгляд, послушник склонился перед эльфом.
— Видишь, не ты, а я получил сегодня урок.
— Надеюсь, ты все же не откажешь мне в поединке? — Делон снова улыбался, озорно блестя золотистыми эльфийскими глазами. — Днем, когда мы все отдохнем, — быстро добавил он, видя напружинившиеся плечи Сана.
«Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но каждый человек тебе Учитель…» — тихо сказала Летта, глядя вслед странному монаху, который, несмотря на свое несомненное мужество, боялся встречаться глазами с девушками.
Подмирье
Спецсектор Промежутка
— Да-а. Остроухий на драконе — это не шутка. Это, я тебе скажу, целая куча дерьма! Обоим нам с головкой да и рогами в придачу. Прямо Война назревает. Если нужно будет этого Стража кончать, то без пары рарругов и взвода троллей ни за что не справиться. Да и с ними в авангарде придется потеть кровавым потом. Через все дырки. И дырок к концу разборки сильно поприбавится. Че молчишь, Лупоглазый?
— Дык, я че? Я, как ты. Живот вот что-то барахлит. И поясницу ломит. Я так мыслю: Война — это не про нас. Это пущай сильники бодаются. Мы с тобой для других делов деланы! Как бы нам с етой лямбды соскочить, а, Струмчик?
— Тут ты, Твур, прав. Крыланы на Лысого дуром поперли. И где они теперь? Все скалы вокруг тушками усеяны! Слушай, а здорово он их! Хоть он и гад и на лысину его смотреть тошно, но ведь хорош был? Просто смерч какой-то, а не руконогий! Я бы хотел так выучиться! Я ведь в детстве о Спецкоманде мечтал… Но как он их! Красота, да и только!
— Ты, Ушастый, вовсе сбрендил. Он нас, можно сказать, опять заставил сопли жевать, а ты им восхищаешься! Слово-то какое противное выискал: «красота»! Это где ты слышал такую гадость? Сволочь твой Лысый, Распроклятый эйнджел и мразь руконогая! Он доиграется, наплюю на все приказы, сам наверх вылезу, подберусь ночью и шильцем в печень. И сдохнет, сдохнет, сдохнет!
— Охолони, Лупоглазый! Забыл? В собственном теле нам наверх никак нельзя! А ну как он твою лапку с шильцем на полдороге перехватит? Он же тебя на медленном огне жарить начнет, и ты все стремительно вывизжишь. И про Заказ, и про Его Самость, и про Самого со товарищи. Тут уж тебе смертью не отделаться! Будешь по Дну на брюхе ползать. Вернее, на том, что у тебя там останется! Первейшее наше правило: наверх только в казенных телах!
— Да я секу, не боись, это я так, покипел малость… Но смыться из такой истории не мешало бы. Чую я, мы с тобой в этой игре вроде разменной монеты. Чуть что, от нас все откажутся — и тютьки, суши копыта! Может, нам наверх запроситься? Вроде на передовую, героев из себя покорчить, а там затеряться ненароком на времечко. Потом появимся после всего, соврем что-нито Шефу. Он, конечно, поорет, погромыхает и утихнет. И настанет у нас опять прежняя развеселая жизнь!
— Ты, Лупоглазый, после приступа страха начинаешь быстро соображать! Я эту мысль уже давно думаю! Уже и тельце себе новое заказал. Модель О-13. Помнишь?
— Как не помнить! А зычно мы тогда порезвились! Как щас перед глазами твоя чешуйчатая харя с клыками поперек губ. Орк в нашем положении — самое то. Бегает шустро — раз, прячется в скалах прехитро — два, жрет что попало — три, света не боится — четыре! Мне не додумался тельце заказать, а, прозорливец ты наш?
— С тебя магар, Лупоглазый! Заказал и тебе. Я воще-то без тебя наверху скучать начинаю. Дурь всякая в голову лезет. А ты под ухом болбочешь — и ладненько…
— Вот спасибочки, Струмчик! Всегда знал, что не кинешь кореша на произвол. Ты небось уже скумекал, как нам от наблюдения уйти? Ведь как только мы — наверх, так сюда к шару кого-нибудь из слухачки кинут. А то и сам Шеф сядет попялиться. Ему лямбда наша вроде Двора Зрелищ. Он небось и щас у себя в кабинете о нас думает. Слушай, а не может он нас слышать?
— Не! Спецсектор — вещь хитрая. Отсюда видно и слышно, а сюда — хрен! Иначе предсмертники нас уж точно засекли бы! Короче, сейчас галопом к Шефу! Кипим гневом, жаждем пометить и рвемся в бой!
Слог 15
ЛЕСНАЯ НИМФА
Лэйм
Северное Чернолесье
Утро
Туман невесомыми струями льнул к воде, пытаясь объясниться ей в своей вечной любви. Река в ответ молчала, с нежной улыбкой гладя его растрепанные космы. Она молчала о том, что любовные союзы между близкими родственниками невозможны, что нужно покориться судьбе и надеяться на почти невозможное стечение обстоятельств, когда любимые черты воплотятся в другом, далеком и совсем не родном человеке, которому суждено стать роднее, чем брат.
Виола сняла платье и, отбросив грустные мысли, осторожно спустилась к воде. Трава ласково щекотала кожу ног, пропитанный влагой воздух вливался в живот, растворяя тело, поднимая душу и гася грусть.
