Мария Захарова - Вой лишенного или Сорвать покровы с богов
Вопросы, мысли, решения, советы - неотъемлемые составляющие ее новой жизни. Прошло совсем немного времени, а она уже устала от них. Устала до такой степени, что хотелось закричать.
Девушка вздохнула. Руанидане не пристало кричать. Ей вообще много чего не пристало делать. Спокойствие и рассудительность - все, чем она может довольствоваться. На ее взгляд этого было мало, на взгляд советников - вполне достаточно.
- Вам всегда достаточно, - с недовольством пробурчала Ири себе под нос, бросив раздраженный взгляд на запертую дверь.
Она выставила главу совета и писца несколько мгновений назад и была уверена, что эта парочка все еще топчется в коридоре в ожидании, что руанидана передумает. Но девушка не собиралась пересматривать свое решение. Во всяком случае, не сейчас, когда ее нервы оказались взвинчены настолько, что она ощущала приближение скорого срыва. А раз уж выказывать эмоции прилюдно ей запрещено, Таирия предпочла остаться наедине с самой собой.
"Проорусь и продолжим", - зло подумала девушка, представив, как чернильница с грохотом врезается в стену и падает на пол. Сколько удовольствия она испытывает, наблюдая, как безобразное пятно все больше увеличивается в размерах? Таирия считала, что оно будет безграничным!
Раньше она не понимала людей, у которых возникало желание крушить все подряд, сейчас была готова поддержать любое начинание, способное помочь ей избавиться от страхов и неуверенности, даже если это будет бой посуды и ломка мебели. Сейчас подобное поведение казалось ей оправданным и наиболее подходящим к внутреннему состоянию. Слишком взбудораженной она себя чувствовала, чересчур эмоциональной.
Таирия точно знала, в чем кроется причина ее плохого настроения, и не пыталась скрыть от себя этого. Она волновалась. Сильно. И с каждым днем все больше и больше. Столько времени прошло, но ни от тетушки, ни от Лутарга не поступило ни одной весточки. Если на сознательность брата Таирия особо не рассчитывала, то ожидала, что Лураса и Сарин дадут о себе знать. Тем более что она просила их об этом перед отъездом.
Ири посмотрела на свои руки. Они вцепились в подлокотники кресла с такой силой, что вздулись вены. Она словно бы пыталась удержать страх на месте, не дать ему расползтись еще сильнее, выбраться из тайников души и завладеть ею целиком. Глубоко вздохнув, девушка заставила себя расслабиться, постепенно - шаг за шагом - изгоняя сковавшее ее напряжение. Пальцы разжались, и ладони в обманчивом спокойствии легли на полированную поверхность. Лучше не стало.
Таирия не была согласна с теми, кто считал ее баловнем судьбы. Кто говорил, что Гардэрн и Траисара благосклонны к ней. Девушка искренне считала, что потеряла гораздо больше, чем приобрела. Иметь любящего отца, заботливую тетушку и внимательного брата на ее взгляд предпочтительнее, нежели править.
А что осталось у нее? Горечь от предательства одного и страх потерять остальных? Разве это можно назвать счастьем?
- Нельзя, - ответила она себе самой.
Счастье не может быть таким. Не должно быть таким! Оно не сопровождается сомнениями и болью. Оно не прячется на дне души, не скрывается. Счастье свободно! Беззаботно! Доступно всем!
Таирия горько вздохнула и устремила взгляд в окно. Над Антэлой сияло полуденное солнце, раскрашивая все в яркие теплые тона. Но они не радовали взор, не услаждали его, а лишь усугубляли тоску. Феерия красок противоречила ее настроению, требующему буйство стихии. Хотелось разрушения, свойственного дождю и грому. Хотелось слушать, как капли стучат в окно, смотреть, как молнии прорезают небо, как гулко грохочет гром, вторя скрытому внутри нее безумию. Хотелось плакать!
Отвернувшись, девушка встала с кресла. Душа стремилась к кому-то родному, способному утешить, поделиться уверенностью и теплом. Поддавшись порыву, Ири подобрала подол платья и направилась в покои Лурасы. Она точно знала, кто, не задумываясь, прижмет ее к своей груди и разделит ее печаль. Знала, чьи руки подарят ей заботу. Гарья!
***
После посещения темницы Лутарг отказывался выходить из отведенных ему покоев и открывать кому-либо дверь вплоть до полудня следующего дня. Причина была проста, и те, кто знали его достаточно хорошо, понимали, что тревожить молодого человека в данный момент не стоит.
Лутарг был зол! Зол настолько, что едва контролировал себя. После свидания с обвинителем и рассказа Сарина о встрече на постоялом дворе, тщательно хранимая сдержанность слетела с сына Лурасы. Повелитель стихий обрел долгожданную свободу и проявил себя в полной мере. Клеветник лишился конечности, а Сарин, заступившийся за Истарга слишком затянувшего, по мнению Лутарга, с приходом к коменданту и освобождением Лурасы, вспомнил каково это - оказаться под разъяренным зверем. Благо, молодой человек сумел сдержать себя, и старец отделался болью в спине и легким испугом.
Именно этот инцидент заставил Лутарга укрыться от посторонних, спрятавшись в замкнутом пространстве личных покоев, и никого не подпускать к себе. Он забаррикадировал дверь и отсылал прочь всякого, кто подходил к ней. В том числе и Лурасу. Он долгое время не ощущал готовности к разговору с матерью.
Его бешенство и страх за нее были настолько велики, что молодой человек не отвечал за свои действия и всерьез испугался, что может навредить людям, которыми действительно дорожит.
Его мать в эргастенских каменоломнях - вот, что увидел Лутарг после объяснений старика. Увидел в красках, в мельчайших подробностях все то, что могло произойти в ней, окажись Лураса в руках каторжников или еще хуже - считающих себя безнаказанными надсмотрщиков. Кому, как ни ему было знать, что случается с женщинами, не подготовленными к подобной жизни? Он не раз видел это собственными глазами! Не раз становился свидетелем, как они цеплялись за ноги проходящих мимо мужчин, чтобы привлечь внимание и заработать на лежанку или полусгнивший кусок съестного. Как забивались в углы, зализывать раны от хлыста и грубых рук. Как исчезала из их взглядов осмысленность и желание жить! Как они умирали в темных пещерах, использованные, отвергнутые и забытые!
Это зрелище, пусть и сотворенное воображением Лутарга, стало решающим ударом кирки, отколовшим от скалы его сдержанности судьбоносный кусок. И мужчина сорвался, не имея сил контролировать себя и рьястора. Позволил духу отплатить, чтобы затем спасаться в одиночестве от бессильной ярости и страхов, от возможности совершить непоправимое.
Он знал, что мать приходила к нему, что стояла под дверью, стучала, просила, но так и не поднялся в постели, будто она превратилась в единственное, доступное ему озеро безмятежности, выплывать из которого молодой человек не собирался ни при каких обстоятельствах. Покинуть спокойные воды для него означало поддаться гневу, а гнев - равнозначен новым жертвам и словам, о которых впоследствии придется жалеть. Лутарг не хотел грубить матери, даже притом, что злился на нее. Не хотел, но все же собирался, не видя другого способа донести до нее безрассудство совершенного ею поступка.
