Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат
– Приношу свои извинения. – Голос Арминия по-прежнему ровен.
В Риме бы сказали – прекрасное воспитание. И голос крови, несомненно. Только в этом варваре нет ни капли крови Ромула.
– К Локи твои извинения! – срывается Сегест.
– Ну зачем же так кричать? – холодно спрашивает Арминий. – Я и так прекрасно тебя слышу, благородный Сегест.
Как же они не любят друг друга! Я смотрю на словесную схватку двух варварских царей и икаю. Про… ик!… клятье. Этого еще не хватало.
Квинтилий Вар поднимается на ложе, делает жест начальнику охраны – пропретору положена центурия личных преторианцев, – тот кивает. Понятно. Исчезает в дверях.
– Ты выскочка, – говорит Сегест на плохой латыни. Он уже взял себя в руки, но в голосе германца дрожит ярость. – Ты всегда протягиваешь руки к тому, что не твое. Думаешь, я не знаю, чем ты занимаешься?
– Правда? – Арминий спокоен. – Что ты имеешь в виду, благородный Сегест?
Действительно, что он имеет в виду? Я задумываюсь.
Его голос ровен и спокоен. И только в слове «благородный» проскальзывает ирония, которую, возможно, противник не заметит. Нет, замечает.
Пока Сегест багровеет и злится, я наливаю себе вина из ближайшего кувшина, как следует разбавляю его водой – она льется мимо, заливает скатерть и стол. Свою салфетку я оставил где-то на ложе. Ну и Тифон с ней.
Поднимаю чашу и пью.
Вино. Засуха в горле такая, словно я по пути в латерну и обратно повторил подвиг греческих наемников из «Анабазиса» – пешком через раскаленную пустыню, с боями и засадами. Когда опускаю кубок, два других германца схватились врукопашную… Арминий и Сегест продолжают стоять, глядя друг на друга.
Хорошо, что перед застольем у варваров забрали оружие.
Слышу голос Вара:
– Прекратить! – и выхожу.
Краем глаза замечаю, как в триклиний вбегают солдаты личной охраны полководца. Пока Вар управляет Германией, он фактически совмещает эти должности – полководца римского войска здесь и губернатора провинции. Германия считается провинцией принцепса – в отличие от сенаторских, где мир царит давно и надежно, принцепс взял под личное управление проблемные
земли.
Иду по коридору. Сзади шум и вопли, которые, правда, быстро стихают. В центре атрия бьет фонтан, вода падает в небольшой бассейн. Атриум одной стеной выходит в открытое пространство, в перистиль, окружающий сад. Оттуда тянет сырым запахом земли и густым ароматом цветов.
Туда я не пойду, наверное. Дом Вара огромен. У меня сознание проясняется вспышками. Я слишком много выпил. Слишком много.
Слишком.
В следующее мгновение я умываюсь холодной водой, плещу себе на шею и затылок. Холод освежает. Вода стекает по лицу, капли застревают в бровях. Я отряхиваю руки и смотрюсь в круглое бронзовое зеркало.
Что, Гай Деметрий Целест, тяжко? Из отражения смотрит на меня помятый квирит. Я иду. Проклятье, как здесь все запутанно.
Наверное, я сворачиваю не туда. Это какой-то внутренний сад, другой перистиль, поменьше – колонны другие, из крашеного дерева. В темноте горят светильники у выхода на веранду. Желтые пятна, вокруг которых кружат насекомые. Я сажусь на край бассейна, хлопаю себя по лицу. Вот, зараза, кусачие.
Комары. Сижу в темноте и гляжу наверх. Звезды.
Недалеко от меня белеет в темноте лицо Юноны. Наверное, Юноны. Я не вижу остального тела богини, не вижу, что у статуи в руках, – все выкрашено цветной краской, а в темноте можно разглядеть только кисти рук и лицо – и то только потому, что они светло-розовые. В темноте этот цвет все равно что белый.
Смотрю на богиню. Что, Юнона, поделишься мудростью?
Надо мне меньше пить.
И вдруг слышу, как она смеется. Богиня смеется. На один голос, затем на два. Я зажмуриваюсь, мотаю головой – сплю? Вроде нет. Богиня смеется? Что ж… я смотрю на нее, суровую и страшную в темноте, зеваю. Имеет право.
К одному женскому смеху вдруг добавляется другой. Богиня смеется разными голосами. Я выпрямляю спину. Возможно, хитон на ней синего цвета. Синий – цвет смерти.
Голос. Богиня что-то говорит. Я прислушиваюсь, звуки незнакомой речи… германской! Хотя в женском исполнении этот язык не такой варварский по звучанию. Он даже почти красив.
Наконец я вижу огонь свечи в глубине сада. Он трепещет на сквозняке. Комар противно жужжит над ухом, я отмахиваюсь. Левый локоть начинает чесаться, я яростно деру его ногтями. Под пальцами – опухлость. Проклятые комары.
Я слышу голоса, которые начинают вести беседу. У Юноны что – много голосов? И я не особо верю в богинь, которые беседуют сами с собой в саду пропретора в самом центре Германии.
Я встаю. Иду, пошатываясь. Боги, как же я напился.
Кое-как дохожу до богини, гляжу ей в лицо. В темноте оно белеет, раскрашенные зрачки смотрят мне в сердце.
В следующий момент, чтобы не упасть, я хватаюсь за богиню. Ее рука поднята полукольцом. В это полукольцо, как в окно, я гляжу в сад. Там бьется огонек свечи – желтый.
Вокруг него – женские силуэты. Тоже богини, видимо. Такая сходка посреди ночи.
Я моргаю. Лицо боги с одной стороны, ее рука с другой ограничивают обзор, отчего видимое обретает особую четкость и яркость. Пусть даже я изрядно накачался вином. Все как сквозь
дымку.
«- В этом доме все прекрасно, единственное – слишком узкие окна, – сказал один философ архитектору.
– Узкие окна придают виду особую прелесть, – ответил один архитектор философу. – Когда атомы вида смешиваются с атомами окна… и так далее». Забыл.
Но сказано верно.
Атомы темного сада, освещенного атомами свечи, смешиваются с атомами тонких девичьих силуэтов, и все это смешивается с атомами каменной богини. Я смотрю.
Потом понимаю, что девушек много. И они все – германки, варварки. Юные и прекрасные. Ну, я так думаю. Я же не вижу ничего, кроме их силуэтов.
Девушки болтают, смеются и гоняются друг за другом – а позади меня гремят цимбалы и трубы, звенят кифары, громовые голоса… лучше бы им там и остаться.
Над садом – звездное небо.
Девушки затевают беготню. Они совсем рядом. Мы с богиней стоим как единое целое. Одна из девушек, что чуть пониже, пробегает мимо статуи – с другой стороны от меня. За ней еще одна, повыше. Смех рассыпается маленькими серебряными колокольчиками, опускается, пропадает в траве, в цветах. Высокая девушка теряет свою подругу, останавливается на дорожке с той стороны… Длинные волосы.
Я неожиданно чувствую ее аромат. Странно.
Никогда не отличался особой чувствительностью к запахам.
Но сейчас я чувствую. Она пахнет бедой. Она пахнет жизнью, юностью, чистотой и яростью. Она пахнет юностью, длинными ногами под платьем, ступающими по земле упруго и нежно.
