Алан Гарнер - Совы на тарелках
— В чем дело? — спросил Клайв. — Что сейчас не так? — Ничего, папа. Поезжай в магазин. Ты ведь собирался.
— Кажется, я делаю все, что могу, — сказал Клайв. — Что еще можно от меня требовать?.. Надеюсь, ты это поймешь…
— Когда подрасту, — закончил Роджер. Клайв опустился на ящик рядом с ним.
— Что происходит? — спросил он.
— Ничего.
— Никак не проходит… из-за мамы?
— Перестань!
Роджер швырнул ботинок в дальний конец передней.
— Через это придется пройти, — сказал Клайв.
— Прости, папа… Это все наш дом. Я чувствую, что готов подложить под него бомбу.
— Почему бы не поехать сейчас с нами и провести день в другом месте?
— Нет, спасибо. Терпеть не могу шляться по магазинам.
— Не могу сказать, что осуждаю тебя за это. Но, слушай, старина, если тебе так уж плохо, мы срываемся и едем домой. Я не хочу, чтобы каникулы превратились в мучение для всех.
— Это, наверно, из-за погоды, — сказал Роджер.
— Очень может быть, очень может быть. Холмы немного давят на психику, верно?.. Если ты не едешь с нами, то мы сейчас отправляемся. Иначе не знаю, успеем ли вернуться к обеду.
— Хорошо, папа.
Роджер закончил очищать ботинки, набил их бумагой и некоторое время сидел на ящике, вертя в руках отвертку. Движения его становились все медленнее, потом руки замерли.
— Точно! — сказал он. — Попробуем!..
Надел дождевик, накинул капюшон и вышел из передней через заднюю дверь прямо к конюшне.
Дождь вовсю стучал по крыше, Роджер не мог ничего услышать сквозь запертую дверь таинственной комнаты, как ни прислушивался.
Он вставил отвертку в одно из отверстий засова, нащупал шуруп, нажал, крутанул. Шуруп поддался совсем легко. Из отверстия забелела его очищенная головка. То же проделал он и с остальными шурупами. Вскоре пластина засова вместе с висячим замком оказалась у него в руках. Путь в каморку был открыт… Как же никто раньше не догадался?
Нити паутины затеняли и без того слабый свет из окошка, все было покрыто пылью, и вначале Роджер различал не больше, чем тогда — с лестницы, приставленной снаружи к окну.
Но, когда глаза привыкли к полутьме, он вдруг рассмеялся.
— Ах, ты темнила! Обманщица!
Он выбежал из конюшни, бросился к дому, пригнув голову, разбрызгивая лужи. В передней отряхнул дождевик, подошел к лестнице, ведущей наверх.
— Эли! Эли!
— Что?
— Игра окончена. Эй, хитрюга! Думала скрыть от меня?.. Спускайся и расскажи…
— Я мою голову.
— Брось, Эли! Иди и признайся во всем доброму дяде Роджеру!
— Ты можешь говорить понятней?
— Молодец, доказала, что хитрее нас всех. Замочных дел мастер! А замочек-то оказался того…
— О чем ты?
— Перестань придуриваться и побыстрей сходи вниз! Я хочу знать, как ты все это сообразила.
— Что сообразила?
— Давай быстрей! Я жду тебя там.
— Где там? Роджер!.. О чем ты?.. Не знаю, чего ты хочешь.
— Бу-бу-бу-бу-бу! Фи-фо-фам![3] Давай скорей! Ноги в руки!
— Зачем?
— Затем…
Роджер снова нырнул под дождь.
Как я сам не подумал? Ну, молодчага! Всем лапшу на уши навесила…
Он был уже снова в каморке над конюшней.
Мотоцикл… Эту рухлядь давно бы следовало сдать в музей. Да и какой это мотоцикл? Скорее, самокат.
Машина была приткнута в угол. Колеса у нее маленькие; бензобак — коробка из жести — прикреплен позади сиденья; ручки руля похожи на велосипедные, на них обыкновенные приводные ручные тормоза.
Роджер нажал на тормозные рычаги. Они свободно болтались. Никакого натяжения… А, понятно — нет резиновых накладок…
А это что еще за чушь?.. Чего она тут устроила?
Совиное чаепитие?..
Посреди комнаты, прямо напротив двери, стоял прямоугольный стеклянный ящик, футов трех в высоту, в нем находилось чучело совы. Это была очень большая птица, с желтыми глазами и мохнатыми надбровными дугами, выпирающими как рога. На стекле виднелась выцветшая от времени бумажная наклейка, которая гласила: «Филин, Дух Долины. — Ух ты! Фи-фо-фам! — Убит Эли-Киноком с расстояния в 60 футов».
— Да, девочка у нас с выдумкой… Ишь, чего придумала!..
Вокруг стеклянного ящика были разбросаны бумажные совы, которых Элисон вырезала в последние дни. Все — головами к ящику, словно прислушивались к тому, что скажет филин.
Минуточку… А кто мог быть здесь, в этой каморке, когда они слышали шум изнутри? Ведь Элисон была тогда с ними?
Роджер присел на корточки, чтобы получше разглядеть сов. Что-то в этих рисунках показалось ему необычным.
Так и есть… От хвоста каждой совы тянулся след по пыльному полу. Это были бы совсем обыкновенные линии, которые остаются, когда проведешь чем-то по пыльной поверхности, если бы не одна странность: все они изгибались в направлении стеклянного ящика и не то входили в него, не то из него выходили — как магнитные силовые линии по отношению к полюсу магнита. А еще все это было похоже на лепестки цветка, которые вырастали из его сердцевины.
И центром этого магнитного поля, или чаши цветка, был филин в своем стеклянном ящике.
Роджер перевел взгляд на мотоцикл. На нем была стерта пыль в тех местах, где Роджер к нему прикасался, на полу тоже ясно виднелись следы, где он стоял или проходил. Все же остальное было покрыто густым многолетним слоем пыли. За исключением борозд, ведущих от каждого рисунка с изображением совы.
В комнате сделалось темней: кто-то стоял в проеме открытой двери.
— Осторожно, Эли, — сказал Роджер, не оборачиваясь. — Я болтал ерунду. Ничего не понял. Думал, это ты… Здесь что-то определенно неладно… Лучше уходи отсюда… Скорее!
Капюшон дождевика, натянутый на голову, мешал ему видеть дверь, для этого надо было повернуться всем телом. Он не поднимался с корточек, но понимал, что она по-прежнему стоит в дверях.
— Эли, — повторил он. — Беги! Эли…
Он развернулся, помогая себе руками. Увидел крупную фигуру в клеенчатом блестящем плаще с капюшоном.
Отпрыгнул в сторону.
Это была Нэнси. Плащ словно струился с нее. В руке она держала кочергу. Глаза ее были цвета серой пыли.
— Что вам нужно? — спросил Роджер.
Она ничего не ответила.
— У вас нет сейчас другого дела? — спросил он снова.
Нэнси бросилась вперед, подняв кочергу. Удар пришелся по стеклянному ящику. Стекло треснуло, чучело филина взлетело в воздух тучей опилок и перьев.
Теперь Нэнси набросилась на бумажных сов — они тоже взмыли в воздух. Они летали вокруг скачущей женщины, вокруг мертвой птицы, казалось заполнившей всю комнату; они прилипали к мокрому плащу Нэнси, к ее волосам, коже.
