Маргит Сандему - Лед и пламя
Белинда шла рядом с Вильяром, касаясь его. Они ничего не сказали, не выдали себя ничем, но оба были в одинаково подавленном настроении.
Родители Белинды приехали в Гростенсхольм в этот день позднее. У матери были заплаканные глаза. Им не удалось заполучить маленькую Ловису.
— Страшный человек! Вы знаете, что она осмелилась сказать? — сказала, рыдая мать Белинды. — Что Ловиса не должна воспитываться в грехе и пороке! У нас!
— Меня подмывало бросить ей в лицо несколько правдивых слов о ее сыне, — сказал отец Белинды, тоже взволнованный. — Но ведь так не поступают на похоронах. Однако мы были не в силах остаться там еще на одну ночь — нас и не пригласили, так что, если бы мы могли пробыть здесь до завтра…
— Естественно, — сказал Хейке.
— Чтобы Сигне оказалась несчастлива в супружестве! — стонала мать Белинды. — Чтобы это постигло нас! Будто мы не достаточно хлебнули с Белиндой! И на тебе, Сигне! Лучшая из всех!
— А что же с Белиндой? — промолвил Вильяр резким тоном. — Она ведь в порядке!
— Да, но у нее ведь нет ума, — сказала мать.
— Ум еще не все в этой жизни. Впрочем, я не заметил, что она менее способна, чем другие. Она — не сложная, а это надо понимать, как комплимент. И она думает прежде всего обо всех других, в последнюю очередь о себе. Разве можно желать большего?
— Нет, нет, естественно, нет, — пробормотала женщина и опустила глаза. — Да, Белинда хорошая.
Хейке сидел молча, от боли он прикрыл глаза. Как могли родители жаловаться на свою дочь, которая сидела рядом с ними, по другую сторону стола, и все это слушала? Однако впечатление было такое, будто Белинда привыкла к такого рода разговорам.
Хейке поднялся к Винге. Она была оживленной и радостной и выглядела лучше. Отдых пошел ей на пользу.
— Мы не можем допустить, чтобы родители взяли Белинду с собой, — сказал он. — Она должна остаться здесь. Но у нас должен быть предлог.
Винга сразу загорелась.
— Не может ли она быть моей камеристкой теперь, пока я немного нездорова? «Камеристка» звучит так аристократично.
— Определенно, это отличная мысль! Ей это, пожалуй, понравится!
«Главное — девочка безмерно доброжелательна, — подумала Винга. — А что могут значить какие-то мелкие промахи, если люди чувствуют себя вместе великолепно?»
А Винга чувствовала себя очень хорошо в обществе Белинды, и она уверила себя, что это — взаимное чувство.
Их общение протекало прекрасно и на следующий день. Когда Белинда заметила, что ее приняли с открытой душой, она стала вести себя не так неловко и неуклюже. Присущая ей мягкость проявлялась более осязаемо, и Винга не могла бы найти более заботливой камеристки. Родители Белинды уехали с твердой решимостью выиграть борьбу с драконом за маленькую Ловису, хотя и не имели понятия, как это сделать.
В середине дня приехал ленсман и сообщил, что найден человек в Кристиании, супруга которого изменяла ему с Гербертом Абрахамсеном. Он сознался, что это он приезжал верхом в Элистранд и убил Герберта. Он давно искал этого распутника. Он был разведен со своей женой и жил только одним: отомстить Абрахамсену. Теперь это было сделано, и он выражал сожаление, что кто-то должен сидеть в тюрьме за его преступление. Вильяр был оправдан окончательно.
Вечером Винга попросила его подняться в ее спальню. Она хотела поговорить со своим внуком с глазу на глаз.
— Вильяр, ты неисправимый, строптивый мальчик… Может тебе старая бабушка высказать кое-какие пожелания?
— Бабушка, ты не старая. Ну, давай, говори!
— Старая-старая, — сказала она. — Не знаю, как будет дальше, но я чувствую себя не особенно здоровой, должна сознаться. Но ведь я прожила исключительно прекрасную жизнь вместе с лучшим мужчиной на свете. И это, Вильяр, не преувеличение!
— Я знаю это. Подобных дедушке Хейке нет на свете. Либо это должна быть бабушка Винга, — улыбнулся он.
— Благодарю тебя! Я думала прожить с ним еще несколько лет. Но он, ты знаешь, тоже стар. В конце концов получается так, что старики следят друг за другом, опасаются, что другой заболеет или что-то еще.
— Я понимаю.
— Ну, как бы ни сложились мои дела, я не собираюсь сдаваться, ты знаешь. Но, как бы то ни было, у меня есть еще кое-какие небольшие заботы…
— В чем я могу тебе помочь? Я сделаю это охотно.
— Ха! — она хрипло рассмеялась. — Не преувеличивай! Первое: женись! Он скорчил гримасу.
— Вот видишь, — сказала она, торжествуя. — Не так легко выполнить мои пожелания. Однако, Вильяр, ты должен жениться! Иначе все пойдет прахом. Ты знаешь, что на чердаке здесь кое-кто живет, кого мы должны оберегать, пока не придет настоящий…
— Я знаю, что на чердаке обитает кое-кто другой, — колко заметил Вильяр.
— Серый народ? Он исчезнет вместе с Хейке.
— У меня не было времени смотреть на девушек.
— Девушек? Тебе 28 лет. Тебе скорее надо называть их женщинами.
— Да, бабушка, обещаю держать глаза открытыми. Я понимаю, что это серьезно.
— Да. Наши житейские дела опять плохи. У Кристера дочь Малин, которой теперь 6 лет. Так что здесь мы, по меньшей мере, застрахованы. Но ты не имеешь детей. А третьей из вас в этом поколении, Саге, всего 12 лет. Будут ли у нее дети, никто не будет знать много лет. Итак, Вильяр, торопись.
— Сделаю все, что смогу, — улыбнулся он. — Следующее желание?
— Да, — вздохнула Винга. — Не мог бы ты быть для Белинды чем-то вроде «хорошего человека»? Например, опекуном. Она так одинока, бедная девочка. Не мог бы ты ввести ее в жизнь? Ей нелегко.
— Я знаю, я думал об этом. Ты знаешь, если уж взял на себя ответственность за другого человека, то нельзя отпустить его неосторожно, как бросают на пол какой-то предмет. Я сделаю все, что смогу, чтобы устроить Белинду. Что-то еще?
— Нет, вообще-то нет. Я знаю, что ты поддержишь Хейке, если он останется один, так что об этом мне не нужно тебя просить. А твои родители так счастливы вместе, что о них я не беспокоюсь.
— Я тоже нет. Они и с Линде-аллее справляются прекрасно. Хуже дела с Гростенсхольмом.
— Да. Несмотря на постоянный ремонт и перестройки, Гростенсхольм остается старой развалиной.
— Да, однако это — уютная развалина! Несмотря на серых!
Той ночью в лесах выли волки. Когда забрезжил рассвет, Винга умерла.
А когда Хейке, окаменевший от горя, встретил ясный осенний день, то его ждало новое потрясение. Внизу, на лестнице дома, стояла Тула. Дикая, отчаянная Тула с волчьими глазами. Хейке стоило только взглянуть на нее, и он знал, что теперь, после смерти Томаса, для нее рухнули все преграды. Никогда он не чувствовал с ней такую родственную связь, как теперь! Никогда они не понимали друг друга лучше!
