Карина Демина - Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака
— Ничего не боишься… ты напишешь донос… и его рассмотрят… полагаю, быстро рассмотрят… особенно, если ты к братцу обратишься. Себастьян ведь не откажет в помощи… он меня ненавидит.
Богуслава отступала к лестнице.
Шаг за шагом, на цыпочках, и юбки приподняла, чтобы видны были и туфельки ее, некогда светлые, и ноги стройные… не хуже, чем у актриски…
— Он ухватится за такой шанс… и я отправлюсь в лечебницу. Или в монастырь.
Велеслав смотрел на эти ноги.
— Меня это опечалит, но пожалуй, я утешусь тем, что твоя печаль будет столь же глубока…
Смотрел.
И дышал. Тяжело дышал… судорожно… и покачнулся, сделал шаг навстречу, но Богуслава вытянула руку.
— Не спеши, дорогой… подумай… ты ведь подписал договор, верно? И папенька мой помнит о том… о том замечательном пункте, который говорит, что если вдруг со мной случится какая-нибудь неприятность… скажем, вздумаю я в монастырь уйти… или в лечебницу… то приданое вернется к нему…
— Ты…
Хриплый голос.
Злится дорогой супруг… такой забавный… такой глупый… и Богуславе нравится его дразнить. Она крутанулась на носочках, словно та балеринка, которая была после актриски… тщедушное немочное создание… никто не удивился, когда она заболела…
…чахотка случается со всеми.
А балеринки еще и питаются плохо, фигуру блюдут. Будто бы там было, что блюсти.
— Я, дорогой, всего лишь я… я буду в монастыре, папенька при деньгах… с монастырем он, пожалуй, поделится… конечно, поделится… полмиллиона — хорошее приданое для Вотановой невесты… а четыре с половиной папеньке отойдут. Прямая выгода.
Шаг в сторону.
И навстречу.
На сей раз супруг не ускользнул, отшатнулся только, когда острые коготки Богуславы коснулись щеки.
— Не бойся, дорогой. Я тебя не трону. Мне ведь не хочется в монастырь. А ты привык к нынешней жизни… я ведь подписываю чеки, не спрашивая, куда уходят деньги… я терплю твои попойки…
Она гладила Велеслава по голове, перебирала пряди волос, жирноватые от бриллиантина, пахнущие кельнской водой и дешевыми пошлыми духами… мог бы хотя бы ванну принять.
Но ванна — слишком сложно для будущего князя Вевельского.
— …я не мешаю тебе заводить любовниц…
— Только почему-то они умирают…
Он попытался отстраниться, но запахи, близость мужчины неожиданно взбудоражили Богуславу, и мужа она не отпустила, прильнула к груди, царапнула шею.
— Разве я в том виновата? Выбирай девок покрепче…
— Выберу, не сомневайся…
— Не сомневаюсь. Велеслав, если ты хочешь разговора, — она поднялась на цыпочки и теперь шептала в ухо, касаясь губами его, дразня близостью, на которую супруг отзывался, пусть бы и сам ненавидел себя за эту слабость. — То мы поговорим… откровенно… мне безразличны твои увлечения… а взамен я прошу лишь не обращать внимания на… мои слабости… мы вполне можем ужиться. Более того…
Она лизнула его во влажную щеку и закрыла глаза, наслаждаясь вкусом.
Кровь была бы слаще… но не время, не сейчас…
— Более того… я помогу тебе стать князем… ты же желаешь избавиться от братца, верно? Но та выходка с лошадью — глупость, Велеслав… детская выходка…
Его сердце колотилось, что сумасшедшее.
— Если бы ты посоветовался со мной…
— Ты…
— Помогла бы…
— Я не хочу, чтобы он умер…
Какая умиляющая наивность… но запах вина опьяняет и Богуславу…
— Он мой брат. Я люблю его…
— Он не умрет, — с чистым сердцем пообещала Богуслава. — Он просто исчезнет… уйдет туда, где самое место таким, как он…
— А купчиха?
Теперь страх сменился надеждой, и Богуслава с трудом удержалась от того, чтобы не рассмеяться: и это женщин называют ветреными? Не так давно супруг кричал, грозился расследованием, а теперь смотрит, ожидая, что Богуслава одним взмахом руки решит все его проблемы.
На его проблемы ей плевать.
Но есть общие…
— Она тоже уйдет. В монастырь…
— Когда?
— Скоро, дорогой… не надо спешить…
…колдовку найдут не раньше, чем дня через два.
…тогда же панна Вильгельмина вспомнит о письме, которое по рассеянности и с недосыпу, не иначе, сунет в секретер, к счетам. Она будет искренне раскаиваться, просить прощения и, быть может, ее простят, потому как княжичу самому следовало проявить благоразумие и письмо сие оставить в полицейской управе.
…Геля о письме и не вспомнит, как не вспомнит о шпильках и собственных откровениях, день нынешний вовсе сотрется из ее памяти, смешавшись с днями иными.
…а Лихославов конюх преисполнится уверенности, что ехать княжич собирался до поместья.
Жаль, что Себастьяну Вевельскому нельзя просто подправить память, но у него найдутся иные неотложные дела, глядишь, и позабудет ненадолго о младшем брате.
Два дня… и Лихослав Вевельский навсегда исчезнет из Познаньска, Евдокия отправится в монастырь, Богуслава станет княжной Вевельской, а там… сколько прилично будет выждать? Месяц? Два? Старый князь донельзя раздражал ее, что взглядами, что шуточками сальными, что намеками, будто бы ему одному известна превеликая тайна Богуславы… нет, пожалуй, месяца будет достаточно.
— Ты все хорошо придумала, — Велеслав все же отстранился, — а что будет со мной?
— Ничего.
Пока ничего…
Глава 10. Где речь идет о неких странностях, которые пока кажутся мелкими, не имеющими особого значения
Аврелий Яковлевич в покойницкой гляделся этаким случайным гостем, каковой направлялся в клаб либо же иное место, более соответствующее благообразному его обличью, однако свернул не туда. И ему бы раскланяться да убраться восвояси, выкинув из памяти пренеприятнейший эпизод, а он не спешит, прохаживается по зале, тросточкой постукивает да головою вертит, не иначе, как из любопытства.
Сии мысли с легкостью читались по лицу молодого медикуса, которого только — только к госпиталю святой Бонифации приписали, и оттого был он счастлив, что в неведении своем относительно неурочного гостя, что в раздражении, возникавшем единственно от неспособности гостя оного выставить прочь.
— Примите, милейший, — Аврелий Яковлевич скинул кротовую шубу, оставшись в черном фраке, и вправду, несколько неуместном в нынешних обстоятельствах. Однако же покойники были чужды этикету, а медикус, вспыхнув маковым цветом, шубейку взял.
— Знаете, — произнес он, гордо вздернувши остренький подбородок. И реденькие усики, отпущенные, вестимо, солидности ради, вздыбились, отчего медикус сделался донельзя похожим на помойного кота.
— Не знаю, — почти благодушно ответил Аврелий Яковлевич и подал медикусу перчатки. Белые.
