Невьянская башня - Иванов Алексей Викторович

— Присядь, — предложил Савватий.

Невьяна поколебалась, но присела на скамеечку. Савватий снял рычаг, убрал его за механизм часов и принялся растирать замёрзшие ладони. Он понимал, что ему не следует разговаривать с Невьяной — зацепит душу, куда-то потащит, разорвёт жизнь… Но что ему эта жизнь? В ней нечего беречь.

— Ты счастлива, Невьянушка?

Невьяна подняла глаза, изучая Савватия. Она уже разузнала, что с ним произошло, а ей хотелось увидеть, каким он стал. Там, у костра, в котором сгорели два солдата, она встретила совсем не такого Савватия, какого себе вообразила. Не сломленного своей бедой, не смирившегося с поражением.

— Я счастлива, — ответила Невьяна.

Савватий грустно усмехнулся:

— Зачем же тогда ты здесь?

И вправду — зачем? Ежели она верит в своё счастье, то зачем скрывать случайную встречу, принимая на себя чужое преступление?

Душу Невьяны резануло гневом и досадой. Савватий всегда был умным и чутким, так какого чёрта она решила, что сможет что-то спрятать от него? Невьяна вздохнула и поднялась со скамейки, намереваясь уйти.

— Не убегай, — сказал Савватий. — Один раз мы уже убежали друг от друга, и к добру ли то привело?

Невьяна помедлила и жёстко отсекла:

— Прежнего не вернуть, даже если сейчас не сбегу.

Окна, обращённые к закату, прощально и густо багровели, а на синих стёклах с другой стороны лунный свет уже обрисовал завитки изморози. В непрочной тишине башни звучно цокали куранты, отсчитывая время.

— Прежнего не вернуть, — согласился Савватий. — Но чем дальше, тем больше я жалею, что вот так всё получилось…

Невьяна нахмурилась, сгоняя с лица недоброе, нехорошее удовольствие. Жизнь отомстила Савватию — и поделом ему.

Савватий заметил её затаённое торжество, но это не обидело его и не огорчило: так уж устроены люди, ничего не поделать. И он заслужил, чтобы его невзгоды порадовали Невьяну. Он обманул её надежды… А ведь Невьяна любила его очень сильно, потому и ушла не к Лепестинье, которая спасала опороченных девок, а к Демидову. Столь злое пренебрежение девичьей честью возмутило весь Невьянск. Но Невьяне надо было наказать Савватия. И ежели потом Акинфий Никитич занял место в её сердце — что ж, значит, судьба. А печаль в том, что любовь к Демидову ничего не исправила. Раненая душа у Невьяны так и не выболела, и Савватий всё равно не обрёл утешения.

— Ты рвался первым мастером стать и приказчиком на заводе, — сказала Невьяна. — А со мной надобно было бросить завод. И ты бросил меня.

— В приказчики я никогда не целил, — мягко возразил Савватий. — А первым мастером — ну кто ж того не желает?

Он стал главным механиком на демидовских заводах, это верно. Однако не первым мастером. Первым мастером был Леонтий Злобин, придумавший прочные плотины, а скоро будет Гриша Махотин, придумавший Царь-домну. Савватий же сполна постиг премудрости механического ремесла, но ничего особенного не создал. Зато научился понимать завод. И заплатил за науку.

— Давай я тебе покажу, Невьянушка…

Он еле отодрал от косяка примёрзшую дверку на галдарею. Хлынул холод, и в сумерках часовой палаты сразу заклубился снежный пар. Савватий шагнул наружу, в снег. Невьяна с сомнением замерла на пороге.

Завод раскинулся внизу громадами своих сооружений: они угловато тонули в темноте за плотиной, однако луна ярко высвечивала белые скаты их крыш и трубы. Окна горели только на бессонной доменной фабрике.

— Смотри… Вот была речка Невья, — Савватий провёл рукой, показывая течение речки. — Её пересекли плотиной. Выше плотины разлился пруд, ниже плотины построили завод… Речка с плотиной — это крест. Знак жертвы. И всё вокруг принесено заводу в жертву, ведь жизнь у нас — ради завода. И тобой я тоже ради него пожертвовал.

Невьяна молчала. Савватия, объясняющего мир, она и полюбила.

— Я бы принял это, Невьянушка. Отрекаются же монахи от всего… Но завод — не монастырь. Завод основан на работе, а работа есть преображение силы. Какая же тут сила? Не божья воля, нет. Завод в общий узел завязывает воду из пруда, воздух из мехов, землю — руду, и огонь. Четыре стихии. А стихии — это язычество. Не напрасно же вогуличам в заводском деле чудится камлание. Завод кудесит со стихиями — камлает. И мы все тут камлаем, сами того не ведая. Не богу служим, а заводу. Мы ему себя по своей воле в жертву приносим, как те люди, что по зову демона в костёр кидаются.

Савватий снова с болью обвёл взглядом и завод, и Невьянск, и Лебяжью гору, и чёрно-искристое небо с луной и созвездиями. Он всё понимал про завод. Понимал, что завод подчиняет вольные души своих людей. Но для него — он знал это — не было в мире места важнее завода.

Невьяна прислонилась к косяку и смотрела на Савватия. Зачем она пришла на башню? Савватий не изменился. Поумнел, изранил сердце, но не изменился. И она тоже не изменилась. Её любовь не смогла умереть. Что же тогда ей надо от себя и от Савватия?.. Поневоле Невьяна вспомнила Акинфия Никитича. Тот бился за свои заводы как медведь за свою чащобу. А Савватий разжигал в душе бунт против заводов — как Лепестинья. Так на чьей же она стороне? Кого она любит? И почему?

— Я ухожу, — сказала Невьяна Савватию. — Нельзя мне здесь долго быть.

* * * * *

Куранты отбили полночь, но Акинфий Никитич ещё сидел в кабинете. Об учётных книгах Быньговского завода, разложенных перед ним на столе, он уже не помнил. Он думал не о Быньге, а в целом про свою жизнь. На душе было тревожно и гнетуще. Он чувствовал, что всё как-то вывернулось из его воли. Дело было не в татищевском ограблении заводов, грабёж он переживёт. Дело было в том, что он ощущал тайное и опасное движение вокруг себя, но не мог поймать его и понять. Что-то происходило, а он не знал.

Куда-то запропастился Мишка Цепень. Он не мог прятаться долго, но тем не менее прятался. Никто из пленных раскольников ни слова о нём не сказал, Артамоновы доносчики в Невьянске ничего о Мишке не разнюхали, засада в амбаре у Савватия торчала напрасно. Кто укрывает Цепня?..

Что делает, что думает Невьяна? Она замкнулась и отстранилась, она помогает раскольникам и шушукается с Васькой… И Ваську принесло так не вовремя… Конечно, он приехал за Татищевым, своим заступником, который избрал Невьянск опорой для броска на Благодать, но Васька сейчас что собаке пятая нога… Даже Стёпка Чумпин из берлоги притащился!..

И Лепестинья тут как тут. Эта змея подколодная приползает на всякие заводские нестроения: если засуха, башкирцы напали, крестьяне ропщут или приказчик залютовал… Когда умер батюшка, Лепестинья два года ошивалась возле Невьянска в надежде, что Акинфий не устоит и начальство прогонит его: сманивала работных в скиты на пашни… А нынче явилась на «выгонку».

Впрочем, главное — демон. Такой напасти ещё не случалось. Акинфий Никитич взвешивал все обстоятельства, и вывод был один: это от Лепестиньи подарочек, от раскольников… Не Акинфий Никитич был виноват в жестокой «выгонке», всё затеял Татищев, однако раскольники озлобились на него, на Демидова: мол, не спасает… И попросили еретичку Лепестинью покарать обманщика. А Лепестинья рада стараться — волшбой вызвала демона из пекла. И теперь он рыщет по Невьянску, пожирает людей в огне, сеет смуту.

Демона Акинфий Никитич не боялся. Точнее, боялся, но как бешеного быка: надо просто уметь его укротить. Акинфий Никитич знал, что злобная тварь непременно придёт, и ждал этого уже много лет. О демоне Демидовых предупредил старец Димитрий, митрополит Тобольский и Сибирский.

Они, Демидовы, тогда были ещё простыми заводчиками из Тулы. Царю Петру взбрело в голову, что рачительный Никита Демидыч должен отдать свой Тульский завод в казну и взять под свою руку новый Невьянский завод в Сибири. Батюшка со всем почтением отказался. Тогда по воле государя у Демидова отняли право рубить лес в казённой Малиновской засеке: а ну-ка поработай-ка без угля, ежели такой строптивый. И батюшка с Акинфием, вздыхая, поехали в Москву соглашаться обменять Тулу на Невьянск.