О'Санчес - Пенталогия «Хвак»
— И чарку «Гнева богини»! Ух, славная штука! И как это я раньше о ней не знал!
— Будет сделано незамедлительно, вот только… Пресветлый господин Хвак великодушно да позволит моим людям подойти и прибраться? Дабы очистить место для танцев и свободного перемещения наших гостей туда-сюда?
Трактирные люди, сам трактирщик, служки его — очень опытный народ, хотя и не жрецы, не лекари: только взгляд кинуть, на дыхание внимание обратить, да пальцами по щекам провести — сразу понятно: все четверо из лежащих живы и здоровы, ни в ком ничего не повреждено, несмотря на разбитые рты… А зубы — что зубы? Они ведь в любом человеке не вечны, сегодня есть, а завтра уж выпали. У кого от старости, а у кого от болезни, а у иного после ловкого удара ускакали прочь, тут уж заранее судьбу не угадаешь! Вон, у Грибка: во рту словно мор прошел — часть зубов выбита, а половина сама выпала, но живет ведь человек, жизни радуется, на жизнь зарабатывает, да кормит от себя жену и шестерых детей, и старую свою бабушку, которой двести лет когда еще стукнуло! И то же самое бабка Грибкова: она за жизнь цепляется, а ее три последние зуба — за десны.
Служки вдвоем хвать за ноги молодца — и по ровному полу на двор, а там в сарай, в мягкое сено, отсыпаться. Тако же второго, третьего, четвертого — хвала богам! — всё на этот час. Ближе к утру не менее трех десятков гостей будут со скромными удобствами распределены по просторному сараю. Иных, которые из постояльцев, а не из посетителей, и по комнатам разнесут, со всем почтением. Но ежели в трактире — трактир ведь не храм, не общественная мыльня — случаются какие-то неприятности и досады, то покойников никогда в этом же сарае не размещают, не таков трактир «Два холма», чтобы к гостям с небрежностью относиться, живущих с мертвыми перемешивая, не таков хозяин трактира, чтобы честь свои и доброе имя пачкать подобной нерадивостью: живые и пьяные — отдельно, дабы всем им тепло и мягко было, а которые ненароком преставились в разгульной ночи — тоже отдельно лежат, в другом сарае: тем уже ни сено под бочок, ни похмельная утренняя вода не надобны. Все по счету принято и наутро властям исправно и привычно доложено: проверяй, дознавай, виновных наказывай, буде таковые прояснятся по обыденному розыску.
Третью чарку Хвак опорожнил одним глотком, но запил ее, по настоянию заботливой Вишенки, полным кубком шипучего вина, присланного в подарок от трактирщика… И закусил холодной кабанятиной. Хорошо… но может стать еще лучше.
— Это… Вишенка… Ну… Ты это…
— Да, мой доблестный защитник и повелитель? Да, мой рыцарь, что ты хотел повелеть своей безропотной послушнице?
— Ты… отдохнуть хотела… Так я подумал…
— О, да! Надобно отдохнуть, прийти в себя… Когда вокруг столько шума, грубости, невольно хочется тишины и уюта, чтобы рядом не было никого, кроме человека, способного тебя понять, который способен вскружить любую девичью голову, но, в то же время, встать надежной защитою… И вели еще кувшин шипучего вина, пусть его принесут к тебе в комнату… к нам в комнату…
— Гр-рибок!
— Я здесь, пресветлый господин Хвак!
— Это… Кувшин имп… шипучего… Стой ровно, не качайся! И кувшин «гнева богини»!
Хвак обернулся на взвизг — пальцы сами сжались в кулаки, чтобы крушить и защищать — но это Вишенка всего лишь смеялась и хлопала ему в ладоши, восхищенная удалым заказом.
— А-а… кто он был?
— Что? Что ты спросил, дорогой мой Хвак?
— Ну, этот… рыжий?..
— Знать его не знаю, ведать не ведаю и еще сто лет знать не хочу! Я этого подлого грубияна видела единственный раз в жизни! Что он от меня хотел — только богам известно! Да неужели ты думаешь, что я способна сводить знакомства с такими людьми, как этот невоспитанный мужлан? Бывало, не только купцы, но даже благородные судари нанима… одаривали меня и мою красоту своими улыбками и одобрительными возгласами!
— Да, ты красивая, это верно! — Голова у Хвака сладко кружилась, губы сами разъезжались в счастливой улыбке… Вишенка говорит, что ей двадцать пять лет… Стало быть, она гораздо моложе Кыски, неверной его жены… Хотя… если, например, поставить их рядом и сравнить… Ну, это наверное, потому что свет плохой… А утром Вишенка будет еще свежее и краше… вот тогда он и посмотрит… Конечно, Вишенка гораздо красивее Кыски: и румянец у нее, и платье все блестит, и бусищи — вон какие огромные!.. Кыска… суховата статью была, а Вишенка вся в теле… второй подбородочек у нее очень… это… очень милый… Куда они идут от стола??? А-а… Точно, они идут в его комнату… по лестнице… отдохнуть.
— А где эти?.. — Хвак показал расслабленной рукой и Вишенка сразу же поняла недовысказанный вопрос:
— Грибок все туда принесет. Там такая есть подставка… возле ложа. Там будут и кувшины, и чарки, и заедки.
— Даже про подставки она знает! — восхитился про себя Хвак и попытался обнять свою заботливую подругу за нижнюю часть спины. — Умница ты моя!
— Да, да, да! Да, мой славный рыцарь! Только не здесь, ибо я стесняюсь. Ты ведь не хочешь, чтобы твоя верная Вишенка сгорела на людях от стыда и стеснения?
— Н-не хочу! А кто там см-м-меет? Я сейчас их…
— Никто не смеет, все хорошо. Все очень и очень хорошо. А ты без лошади, да? Седло, седельные сумки… нигде не оставлял?
— Нет. Пешком.
— Ты мой богатырь! Вот мы и дома. Ты, наверное, попить хочешь?.. Ну, кто еще там? А, Грибок? Чего тебе? Сколько??? Да ты с ума сошел! Ты думаешь, я считать разучилась? Или порядков не знаю? На, еще один большой добавлю — и довольно с тебя! Там еще на столе осталось вдоволь непочатого, некусаного! Кровосос!
— К`то кровосос! Г-где!?
Служка мгновенно испарился, захлопнув за собой дверь, только лестница громыхнула, Вишенка же подскочила к Хваку, прижалась щекой к потному пузу его и ласково заворковала:
— Нигде, никто, ничего и нигде, это я спросила насчет клопов. А клопов-то и нет, все чудесно, все создано только для нас с тобой… для нашей любви. На, попей, я тебе освежающего приготовила, выпей скорее.
Выпил Хвак, почему бы и нет, когда близкий человек о тебе заботится? Выпил, но освежающее оказалось с каким-то противным привкусом, словно туда дешевых заклятий пополам с гнилыми травами напихали… Пришлось запить это дело двумя чарками «гнева богини» и положить сверху пару глотков шипучего… Потом… вроде бы, он еще крепкого чарочку навернул… И проснулся.
Солнечный зайчик, прискакавший из-за полуоткрытого оконного ставня, приветливо щекотнул ему лоб, теплыми лапками прикоснулся к зажмуренным глазам: пора вставать, человече, новый день пришел! Телу было мягко, удобно, в голове приятно шумело, и если бы не жажда — Хвак и дальше бы нежился в утреннем сне. Да, утро-то совсем раннее, Хваку только взгляд бросить на высоту луча, чтобы сие понять, ибо всю свою прошлую жизнь привык он просыпаться с рассветом и время безо всяких жреческих мерностей определять научился… Попить вволю водицы холодненькой, Вишенку не разбудив и еще немножко подрем… Э… Э!.. А где Вишенка???
