Павел Буркин - Сила Мира
— Думаю, да. Наместник исчез!
— Так мы теперь можем вернуться?
— Сомневаюсь. Врата-то… того. Впрочем, все делалось в такой спешке, что нам еще повезло.
Зеленоватые глаза широко раскрываются, в свете очередной молнии блестит мокрое лицо. Удивленно открыт обрамленный пухлыми губками рот.
— Мы не удалили клетку, в которую заключен Мирфэйн. Мы аккуратно укрепили ее и замуровали этот Мир, создав еще один пояс обороны. Мы в закрытом Мире, таком, как Мирфэйн. О всяких там Вестниках и Наместниках можно забыть: они не пробьются сквозь защиту. Точнее, пробьются, но очень нескоро.
— То есть все было напрасно?
— Нет, Аэ. Что могли, мы сделали, никто на нашем месте не сделал бы больше. Выбраться отсюда мы не сможем — если не сообразим, как просочиться через барьер, не пробивая его. Будем жить тут, следить, чтобы ни одна зараза не взломала защиту этого Мира. Тут будет передовой рубеж обороны Мирфэйна. Зато времени теперь — завались. Вся жизнь впереди. Нужно прожить ее так, чтобы было, что вспомнить.
Аэлла на миг задумывается. Потом смеется и накрывает ртом губы Тетрика, берет его руку и прижимает к груди.
— Мы будем первыми людьми в этом Мире, но не последними!
Междугодье 1141 года, ЭрхавенВ Эрхавене уже четвертый день бушует неистовый зимний шторм. Но горожанам, празднующим наступление Междугодья 1141 года, не до него. Ведь новый год приходит не каждый день! И пусть все вокруг летит в пропасть — сегодня праздник! Оттого льется рекой вино, звенит музыка на древних улицах и площадях, празднично одетые горожане готовы обнять и расцеловать первого встречного. А уж если встретятся не просто горожане, а молодые парни и хорошенькие юные жрицы богини любви и веселья…
Древний город, пережив в ушедшем году две войны, радуется празднику самозабвенно и неистово, отдается веселью полностью и без остатка. Каким бы ни был ушедший год, жизнь продолжается, а нарождающийся год принесет и новые надежды на лучшее. Неважно, что они не оправдались в уходящем году — на сей раз все обязательно будет иначе. Иначе зачем вообще жить? Верховной, способной всех заставить заниматься делом, нет, потому жрецы и жрицы присоединяются к празднующим.
Лишь один человек в древнем городе не прыгнул очертя голову в омут праздника. Он-то, вернее, она, и почувствовала, что Мир изменился и никогда не будет прежним.
Налини искупала и уложила спать Бонара-самого младшего. Сон все не идет, и женщина сидит на корточках рядом с небольшой печкой, задумчиво глядя в огонь. Мысленно она там, на далеком, непонятном ей, выросшей в краю вечного лета, Севере, среди вечных снегов и льдов. Туда ушли, там сражаются с неведомым злом, погибают и верят, в конце будет победа. Неккара, Сати, Амелия, Аэлла и Тетрик. Налини не знает, кто из них еще жив, и жив ли хоть кто-то. Но для нее они навсегда останутся живыми, молодыми и счастливыми. Теми, дружбы с кем не приходится стыдиться.
А ее оставили позади. Потому что война — не дело для матери. Потому что у нее есть самое дорогое сокровище, какое достается женщине — зовут его Шарль Бонар. Хотя ставни закрыты — зимними ночами порой бывают заморозки — звуки праздника доносятся и в келью. Музыка, песни, веселый смех молоденьких жриц, наивно и беззащитно радующихся празднику. Сердце щемит привычной грустью, охватывающей всякий раз, когда доводится видеть заполненные праздничным людом улицы. Можно тысячу раз сказать себе, что страшный день, когда в городе хозяйничали «черноплащники» и их прихвостни, никогда не повторится. Но от себя-то не уйдешь. Каждый раз при виде праздничной толпы будет вспоминаться такая же толпа, беззаботно гулявшая на День Любви Исмины 1139 года. Не знавшая, какая беда нависла над городом. «Пусть вы никогда не увидите погребального костра мужа» — мысленно пожелала им Налини. Пусть будут счастливы. И пусть никогда не узнают, какой ценой оплачено счастье.
За окном звездная, холодная полночь, под утро наверняка будет заморозок. Разгар Междугодья. Вот и еще год миновал — еще год вдовства, которое свалилось на плечи на следующий день после свадьбы. Раймон ушел в бой за родной город и погиб, потому что не мог иначе. Иначе он не был бы Раймоном Бонаром. Но в наследство оставил ей сына, Шарля. Последнюю надежду рода, не считая Базиля и Айши… Где они, и живы ли вообще?
Танцовщица бросает взгляд на кроватку, где посапывает, ведать не ведая, как огромен, жесток и все-таки прекрасен Мир, Шарль, и как трудно прожить жизнь, за которую не будет стыдно. Трудно, но надо. Лишь тот, кто не боится жить, верить и любить (и, если надо, умереть за все это), познает всю красоту Мира и всю прелесть, неистово-мимолетное хрупкое цветение жизни. Шарль — тот, в ком возродится к жизни Раймон. Она вырастит именно такого сына, каким мог бы гордиться муж.
Унизанная браслетами смуглая рука поправляет крошечное одеяльце — прощальный подарок Аэллы. Любой матери страшно думать о том, что однажды и ее сыну придется взяться за меч, отстаивая то, что считает правдой, взглянуть в глаза Смерти, и либо сломаться, обратившись в отгоревший человеческий шлак — либо обрести знание и силу, какие никогда не даются прожившим вдали от сквозняка жизни. Лучше тысячу раз умереть самой.
Но Налини слишком много повидала с тех пор, как скрылись за кормой пиратской посудины храмы и дворцы пропеченного солнцем Майлапура. Например, то, как легко такие вот праздники оборачиваются кошмаром, как быстро сгорают города и как хрупок кажущийся вечным и необъятным Мир. И хотя жаждешь верить, что летняя осада и бойня в Эрхавенском заливе были последними — но умом понимаешь, что это не так. Подрастет следующее поколение, не познавшее боли потерь и горечи поражений (и, конечно, жгучей радости побед) — и все начнется сызнова. Шарль должен вырасти таким, чтобы не дрогнуть, глядя в суровое будущее. Таким, как Раймон, Неккара, и ее собственные ученики, ушедшие на битву со Злом…
Боль накатывает внезапно. Она сдавливает виски холодными когтями, впервые в жизни кольнуло сердце. Женщина испуганно вскрикивает, прижав руки к груди. Перед глазами встает столб пламени, бушующий посреди огромного мертвого поля. Рушащиеся горы, разбегающиеся, расползающиеся, разлетающиеся во все стороны страшные твари. Некоторых слизывают гигантские огненные языки. Но большинство разбегаются по Земле Ночи, надеясь выбраться из этого переплета живыми. Хотя никогда прежде их не видела, Налини догадывается: это и есть те Твари Ночи, слухи о которых расползлись по всему Миру. Но сейчас, лишившись руководства и колдовского Разума, они не опаснее обычных зверей, и вызывают не ненависть, а скорее жалость.
