О'Санчес - Пенталогия «Хвак»
— Господин покушать желает? Освежиться? Воспользоваться ночлегом?
— Угу. Да. Это… Покушать бы. И переночевать хочу. Но сначала покушать. И винца.
— Сделаем. Коли пресветлый господин с ночлегом к нам… э-э… а лошадку еще не…
— Я пешком.
— Все понятно. Стало быть, так… Коли господин… э-э…
— Хвак меня зовут.
— Коли господин Хвак у нас ночует, плату мы вынуждены взять вперед. Но не потому что мы не доверяем гостю, о, нет!.. Но для того лишь, чтобы лучше позаботиться о нем, все это для его же собственного удобства: внесенная плата тотчас же соотносится с тою комнатой, что выбрана для ночлега и проживания и оберегается именно для него, поэтому уважаемый гость вправе занять свою комнату немедленно, или чуть погодя, предаться уединению, или принять гостя… гостью… И покинуть наши пределы немедленно, когда ему вздумается, не озабочиваясь более мыслями об оплате за оставленное жилье… Ну, думаю, пресветлый господин отлично понял меня?
Хваку было неловко переспрашивать и он кивнул наобум. Однако решился уточнить:
— А почем ночлег у вас?
— Гм… сие в зависимости… Как я понимаю, пресветлый господин привык к дороге, но любит удобства?.. Стало быть, потребно отдельное помещение…
— Да мне чтобы просто поспать…
— Именно! Скромное укрывище, без излишеств, но отдельное и безопасное. Именно такое у нас есть. Одно-единственное. Я, грешным делом, приберегал его для нашего старинного постояльца, тоже паломника, да что-то нет его… Он тоже любитель удобного и весьма недорогого ночлега.
— Да, да! — Хвак услышал слово «недорогого» и обрадованно затряс головой.
— М-м… Большой медяк за постой… до завтрашнего полудня, а там…
— Да, мне до раннего завтра, только до утра, а не до полудня…
— Это уж как прихочется пресветлому господину, а у нас так заведено по расчетам. Но за тот же большой медяк мы ставим у изголовья кувшин с ви…с питьем, да утречком приносим кувшин для омовения… Ночной горшок под кроватью, с крышкой. Имеется также мыльня, кадка с горячею водицей — но это за отдельную плату…
Хвак прикинул про себя, вспомнил, что вода в ручье только первыми пригоршнями студена, а дальше вполне терпима…
— Нет, мне только ночлег, и покушать.
— Понял! За полукругель предоставляем райский день. Не желает ли господин?
— Чего?
— Господин Хвак может заплатить вперед один серебряный полукругель и за вышеназванную сумму обрести ночлег без мыльни на одну ночь, до завтрашнего полудня, а также закуску, включающую в себя холодец церапкин, маринованных ящерок, зелень, уксус, перец, соль… Но! — При этих словах трактирщик придвинулся к Хваку и, едва ли не по приятельски, подтолкнул предплечье Хвака своим локтем: росту трактирщик был хорошего, вплотную под четыре локтя, однако рядом с Хваком выглядел почти недорослем… — Но! — повторил трактирщик, на этот раз с подмигом, — за этот же полукругель наш гость вправе подойти к очагу и сам отрезать себе кусок только что запеченного кабана, вон он, на вертеле… — ах, какой запах… удался кабан сегодня, ох удался… — причем, сделать это столько раз за вечер, сколько пожелает. То же касается хлеба и вина: простого имперского вина наш уважаемый гость вправе выпить столько, сколько в нем уместится, не добавляя в уплату ни одного лишнего полумедяка! Разумеется, дорогие вина и настойки, а также дополнительные кушанья — за отдельную плату. Есть и пить вышеназванное уважаемый гость может сколько влезет, но — от себя не угощая этим никого другого. Девке можно налить один угощающий кубок имперского вина. У нас, кстати, отменные девки: веселые, хорошего нрава, упитанные…
Хвак сразу вспотел и залился темной краской стыда под пристальным взглядом трактирщика, а тот, уяснив для себя все, что ему хотелось уяснить, взялся за дело.
— Грибок, а Грибок? Как доставишь заказ — стрекозой сюда, к господину Хваку. Он сегодня самый дорогой наш гость, у него нынче райский день: примешь полукругель и обслужишь господина Хвака… по всему порядку! Ну… ты понял. Объяснишь, покажешь…
— То есть — в наилучшем виде! Господин Хвак здесь будет отдыхать? Или поближе к очагу? Бегу, несу!..
Не обманул трактирщик: и раз, и другой, и потом еще подходил Хвак к очагу, вынимал из кожаного чехла особым образом зазубренный нож, нарочно для этого подвешенный возле запеченного кабана, и отхватывал себе сочнейшие кабаньи ломти, истекающие розовым жиром… Никто не препятствовал, не косился, не осаживал… куски за ним не считал… Хлеба под кабанятину уминалось — раньше Хваку одного его на дневное пропитание бы хватило!.. А тут ешь и ешь себе, знай только с дубовой досочки мясные жиры и соки лепешками подметаешь, да винцом запиваешь… Кремовое куда как вкуснее имперского: во-первых, оно слаще…
— Хе-хе… Позволю себе побеспокоить дорогого гостя… Господину Хваку не скучно одному?
— Да не… И еще хлебца подкинь, вон сколько добра натекло, не пропадать же…
Кремовое вино слаще и крепче имперского, почти как медовуха, а есть еще шипучее — очень смешно шипит и в нос шибает, но зато имперское сегодня бесплатно идет, да и мясо им запивать способнее.
Сквозь хруст разгрызаемого мосла проник в левое Хваково ухо смешок… Легкий, звонкий… Хвак обернулся — красавица перед ним! Вся из себя наряженная, нарумяненная, пышная: огромные бусы вокруг шейки блестят, переливаются, а сама шейка полненькая, беленькая… А глаза… Глаза тоже светлые, как у Кыски, да только, в отличие от Кыскиных, нет в них ни малейшей сердитости, наоборот: задор и веселье искрятся.
— Ах, добрый богатырь! Хотела бы спросить, но невольно робею перед этакою статью и мужеством…
— Я??? А что такое?..
— Ничего! Совсем-совсем ничего такого особенного! А только хочу пригласить пресветлого богатыря на парный танец!
Хвак смутился больше прежнего, однако от сердца отлегло: красавица ни с кем его не спутала и заговорила именно с ним, с Хваком, ждет от него согласия на танец. Ничего необычного: вон, все свободное пространство трактира занято танцующими парами, кто хочет, тот и приглашает: женщины мужчин, мужчины женщин — это ведь «Веревочка»!..
Вот как раз «Веревочку» танцевать Хвак не решился — очень уж непросты коленца, поэтому он уперся напрочь, но при этом руки к груди прижал, чтобы вежливо, чтобы не оскорбить отказом. Однако девица оказалась не из обидчивых и таки выманила Хвака из-за стола на следующий танец…
В трактире стоял, что называется, дым коромыслом: гости пьют, орут, поют и пляшут, никому до Хвака дела нет. Музыканты уже вполпьяна, однако все еще полны сил и мастерства:
