Степан Мазур - Вектор Пути.
Сёма стёк на траву. Не рухнул кулём, а сполз, словно тело потеряло все кости и связки. Сергей развернул его головой на север, сложил руки вдоль тела, ноги на ширине плеч и навис перед остановившемся взором. Три тычка отключили все органы, полностью обездвижили конечности. Диафрагма расслабилась, остановилось дыхание, замерло сердце, замерла кровь в жилах. Три блока в позвоночнике полностью перекрыли поток жизни в теле. Только в панике метался умирающий мозг, не в силах понять, почему потерял контроль.
Скорпион смотрел в застывающие зрачки с полминуты. Секунды двигались вяло. Вяло для наблюдавшего за ними, но там за остывающим взором Сёма выворачивался наизнанку, силясь вернуть себе контроль над телом. И как обречённый на смерть понимал, что сил нет. Истратил себя, как привык тратить часто. Слишком часто. И одной ночи не хватило, чтобы организм восстановил резервы. Та плёнка маны[1], что скопилась на дне резервов, растаяла. А собственной праны[2] не хватало, чтобы нейтрализовать воздействие.
— Что, Сёмка? Слаб?
Тело лежало без движения, продолжая естественный процесс смерти.
— У тебя есть ещё минута-две, чтобы прекратить панику мозга и взять себя в руки. Ты стал слишком надеяться на дополнительные силы. А про свои забываешь. Оставляешь без внимания. Более того, ты запустил тело. Как итог — ты слаб. Разум умчался вперёд, потеряв поводья, тело истощено, душа пылает и стоит на месте. Разбалансирован.
Лицо Сёмы побледнело. Губы темнели, приобретая синеватый оттенок.
— Брат, не надо постоянно мчаться вперёд. Нас этим стремлением и использовали. Причём все, кому не лень. Успокойся. До отмирания клеток осталось ещё с полминуты. Позже ты не сможешь завести себе сердце. Ты не завершённый человек, как микрокосмос, если потерял узды над разумом. Двадцать пятая ступень в таком случае убьёт тебя, если используешь её в таком состоянии… Ищи, ищи себя. Каждую запчасть. Ни на кого не надейся. Нет никого. Только ты сам. Потому что ты и есть всё. Как всё — твоя часть. Понял? Если нет, получишь не только подзатыльника. Буду бить, пока не поймёшь. Лучше я, чем жизнь.
Часть вторая: «Взросление»
Глава 1 — Истоки -
Рука тяжело натянула тетиву со стрелой до самого уха. Составной лук настолько тугой, что Сёма ощутил, как начинает дрожать рука. Сам ощутил! Давно не было таких чётких наведений…
Стрела с алым оперением стремительно разорвала воздух, взмывая в небо птицей. Но полёт её был не долгим. Устала и как раненная птаха устремилась к водной глади. И закованный в латы рогатый рыцарь на корабле схватился за пронзённое горло. Наконечник угодил между нагрудником и шлемом. Узкая неприкрытая полоска тела.
Дружина одобрительно загудела.
Сёма ощутил тяжёлую длань на плече, мощный глас проговорил где-то рядом:
— Добротный выстрел, Волх. По праву ты лучший стрелок Арконы.
Названный Волхом повернулся. Его глазами Сёма увидел вдоль берега несколько сотен воинов. Кто в лёгких кольчугах, кто в шлемах, кто при щитах, а кто вовсе полугол. В тяжёлых же доспехах не узрел ни одного.
На первый взгляд сброд, а не воины, на второй глаза вычленили сухие, поджарые мышцы застывших в ожидании берсеркеров. Видно привыкли биться быстро, умело. Воины при топорах, длинных мечах или двух коротких в обоих руках, многие с копьями, были и широкоплечие воители с огромными дубинами. На поясах некоторых узкие верёвки, за плечами луки. У десятка воинов Сёма вовсе не заметил оружия. Те повыше других будут. Стоят угрюмые, сложив руки на груди. Глаза закрыты, губы шевелятся. То не молитвы о спасении, не просьбы богам, то обращение к родичам. А среди родичей были и боги. Так кто лучше поможет в бою? Кто направит удар вернее и сил придаст? Чужой новый бог рыцарям или свои исконные боги родным воинам?
Волх отвернулся от воинов. Глаза впились в горизонт. Корабли. Насколько хватало глаз, всю гладь морскую заняли корабли.
— Неймётся немцам[3] креста всем донести. Скольких земель исконной веры лишили? И на нашу землю пятое столетие идут. Не звал никто, а всё равно идут, — услышал Сёма за плечами Волха.
— Сдаётся мне, правы были волхвы, говоря всем уходить с острова в леса далёкие, дебри нехоженые северные. Все склонились под временем Сварожьей Ночи и нам пасть. — Раздалось тоскливо чуть ближе.
Волх молча пустил вторую стрелу, третью, четвёртую, пятую, шестую, седьмую и расслабил руку, наблюдая, как трое рыцарей в воде канули. А ещё четверо слуг рыцарских без доспехов кто за грудь пронзённую, кто за шею похватался.
В голове старшего не по летам, а по мастерству воинов ни мысли. Разум чист. Лицо спокойно. Ни один мускул не дрогнет. Вождь и бровью не поведёт.
— Пока жив хоть один из нас, не нести людям Арконы креста чужеродного, не молить чужих богов за орехи, — снова послышалось за спиной.
— Ох, Любомир, бошка ты дубовая. Не орехи, а грехи! — Тут же осудил кто-то постарше.
— А что такое грехи? — Прилетел наивный вопрос.
— То, что совесть неимущим понять проступки помогает.
— Это как?
— Ну, вот нет у тебя совести. Ни природы, ни мира не разумеешь. Творишь, что вздумается, что восхочется.
— Это как?
— Это тебе непонятно как, а им знакомо. И не с чем тебе сравнить деяния свои. И приходишь к чёрным на поклон, а те и говорят, грех ты совершил или не грех. Да только каждый грех может быть благим у них, а каждая благость грехом считаться.
— А это как?
— А вот так. Убийство самым тяжким грехом считается. Но убийство иноверца — святым долгом каждого воина станет, если в том надобность. Ложь — тоже грех, но ложь во благо — благодать. И так любое деяние двояко толкуют. А кому надо, за золото грехи прощают. А то и просто за слова, за обещания, али по принуждению.
— Святозар, а почему волхвы наши в белых одеждах, а их мудрецы в чёрных?
— Бороду опустить и рясу одеть ещё не значит стать мудрым, Любомир. Мудрость она не лета считает, она воспитывается уроками жизни и приходит к подготовленным.
Разговор продолжался и тогда, когда с полсотни лучников пальцы в кровь сбивали, опустошив первый тул. За второй принялись, когда с кораблей ответные стрелы посыпались. Надоело рыцарям за щитами укрываться, и прервалась речь старого воина. Не успел расслышать Любомир откуда мудрость берётся. Берег пришёл в движение, рассыпался, уворачиваясь от стрел, щитами прикрываясь или на лету ловя стрелы те.
Волх опустошил второй тул и отдал лук через плечо. Лук воеводе ещё пригодится. А рука после лука должна немного отдохнуть, прежде чем предводитель на мечах биться начнёт. Потому и стреляет из луков лишь четвёртая часть воинов. Стрелами десятки тысяч врагов не победить. Прочие воины силы берегут для ближнего, затяжного боя, где предстоит основные силы показать, сдержать натиск.
