Феликс Крес - Северная граница
Возникли ворота. Именно возникли — внезапно открылись в самом центре стены. Прежде они ничем не выдавали своего существования. В пространство между внешней и внутренней стенами выехал небольшой отряд всадников, вооруженных луками и копьями. Кроме того, на всех были панцири из прямоугольных пластинок правильной формы. Богато разукрашенные, покрытые прекрасными рисунками щиты подскакивали на спинах воинов в такт шагам верховых животных.
Следом за всадниками двигались несколько пеших воинов. Ворота закрылись. Вся группа достигла внешней стены, и тотчас же появились еще несколько пеших солдат, видимо стоявших на страже. Открылись ворота во внешнем ограждении, но, как только последний из воинов выехал за пределы охраняемой территории, стена снова стала сплошной.
Сменившиеся часовые вернулись в центральный круг. Всадники направились вниз по склону холма.
Сначала они двигались по открытой, почти пустынной местности. В полумраке под ногами животных стелилась жесткая, упругая трава.
По прошествии некоторого времени начали появляться первые утыканные шипами рощи. Всадники равнодушно огибали их, но близко не подъезжали, словно опасались, что одеревеневшие острия, словно когти, схватят любого, кто окажется в пределах их досягаемости… После довольно долгого пути перед отрядом вырос новый лес — отличный от предыдущего, и не только размерами. Широколиственные, раскидистые растения выглядели нежными и хрупкими. Их густо растущие кроны едва достигали голов продирающихся через ажурные заросли всадников. Легкость и воздушность этого леса столь отличались от мрачной суровости всего прочего в этом мире, что казались здесь совершенно неуместными. Тем более необычной была осторожность, с которой всадники относились к растениям, раздвигая их в стороны, заботясь о том, чтобы ни одного не повредить…
В глубине леса обнаружилось обширное пространство, поросшее только молодыми растениями, еще более нежными и слабыми, чем деревья на окраинах. Там шла напряженная работа: десятка полтора воинов, таких же, как только что прибывшие, собирали и связывали в большие пучки срезанные молодые листья. Сразу же стало ясно, для чего нужны собираемые запасы: верховые животные начали осторожно срывать листики поменьше, придерживая зубами у основания и отделяя легким рывком. Но животные не пережевывали их, не разгрызали… Пища в неповрежденном виде отправлялась в желудок, проглатываемая вместе с большим количеством слюны.
Из зарослей вывели большое стадо, на которое стали грузить связки растений. Похоже, воины из утыканной шипами цитадели приехали только затем, чтобы дать указание своим собратьям заканчивать работу. Вскоре животных повели к краю леса.
Несшиеся большими прыжками, покрытые рыжей щетинистой шерстью существа появились неизвестно откуда. Когда воины вышли из зарослей, последовала яростная, внезапная атака. Раздались несколько громких, отрывистых возгласов, но их заглушило горловое рычание, переходящее в хриплый лай. Перепуганное стадо обратилось в бегство. Всадники в одно мгновение спрыгнули со спин верховых животных и храбро встретили нападавших. Одно из рыжих существ с разгону само наткнулось на черное копье, которое держали уверенные руки. Древко треснуло. Рыжая тварь, пробитая навылет, повалила своего убийцу на землю и могучим ударом примитивной дубины сломала ему шею, а затем с рычанием вонзила клыки в уже мертвое лицо, превращая его в кровавую кашу. Следующий прыжок был коротким и неудачным… Ломая ветви, тварь упала среди нежных кустов на самом краю леса. Из стеблей ударил белый сок. С рычанием и лаем рыжее существо начало метаться, словно сжигаемое живым огнем.
Из толпы сражающихся донесся громкий крик, узкий луч падающего сверху света блеснул на острие железного меча. Воины со щитами проигрывали, их панцири поддавались под ударами лап, сами же они гибли, терзаемые когтями и клыками. Только двое, в самой середине сражения, еще сопротивлялись. Выщербленный железный меч отрубил очередную волосатую лапу, но тут же отлетел в сторону, выбитый из руки умирающего. Почти сразу за ним упала на землю секира его товарища — крепкая железная секира, отобранная у крестьянина из армектанского селения.
Зима наступила позже обычного, зато разыгралась не на шутку. Частокол заставы оброс глубокими сугробами; внутреннее пространство неожиданно уменьшилось, ибо всюду громоздились огромные кучи снега, убранного с плаца. В комнате коменданта царил полумрак. Хотя до вечера было еще далеко, сидевший за столом крепко спал, опустив голову на руки.
Это был не Амбеген… У спящего были черные как смоль волосы и не столь широкие плечи.
Внезапно офицер вскрикнул во сне и резко поднял голову. В то же мгновение в окно, прямо в комнату, прыгнул бурый кот в голубом мундире с узкими белыми нашивками десятника.
Рават неподвижно сидел за столом, полусонно глядя на разведчика. Потом поплотнее запахнул свою короткую куртку: в комнате и в самом деле было немногим теплей, чем снаружи, только что ветер не бушевал. Недовольный неуклюжим прыжком Дорлот, сильно хромая на левую переднюю лапу, прошел под столом и сел на пол у двери, словно именно через нее и вошел. Чуть криво сросшийся хвост слегка двигался из стороны в сторону, разбрасывая приставшие к шкуре снежные хлопья.
— Кажется, я пришел не вовремя, но, увы, по делу, — промурлыкал кот. Сколько раз можно видеть одни и те же сны, комендант? Уже все солдаты об этом знают.
— Это не обычные сны, Дорлот. И тебе это прекрасно известно, — глухо ответил офицер. — То же самое снится Агатре и Астату, снилось и тому молодому парню, лучнику, до того как он погиб… Всем, кто был со мной в той проклятой деревне. Всем, кроме тебя… Холодно здесь, — рассеянно заметил он, потирая озябшие руки. — Надо бы окна починить.
— То поле боя видели многие солдаты. Не первое сражение и не последнее, — хмыкнул кот.
Дружеские чувства, которые питали друг к другу все, кто участвовал в памятном походе Равата, намного превосходили приятельские отношения, появляющиеся порой между хорошим командиром и подчиненными, — превосходили настолько, что их тщательно скрывали от служивших на заставе солдат. И дело не только в том, что пришлось пережить во время обороны Трех Селений… Источник этой дружбы заключался в чем-то ином. Коменданту нельзя особо выделять кого-то из своих солдат, так что положение было крайне щекотливым. Впрочем, сейчас Дорлот и Рават были одни. И кот позволил себе выказать неодобрение, чего никогда не сделал бы при свидетелях.
Поле боя под Алькавой… Рават прикусил губу: слова Дорлота пробудили горькие воспоминания.
