Маркус Хайц - Битва титанов. Несущие смерть
— Вы только гляньте, — пробормотал Боиндил, указывая в угол рядом со стойкой. Там возвышалось чучело орка в натуральную величину. Правая рука урода, сжимавшая зазубренный меч, была занесена для удара; в левой он держал щит, на котором было написано: «МЕНЯ УБИЛ ГИЛБСПАН». На доспехах красовались цены на напитки.
— Не всегда можно понять людей и их юмор, — заметил Тунгдил, проходя через заполненную посетителями комнату к столу у окна, сквозь которое падали красноватые отблески заходящего солнца.
Показался молодой жилистый мужчина в переднике. На лице его была улыбка, сделавшая бы честь даже Невероятному Родарио.
— Добро пожаловать, господа гномы, в охотничий домик Гильспана.
Бешеный крякнул в бороду.
— Ты, птенчик, и будешь Гильспан?
— Вот именно, господин гном, — с видом оскорбленной гордости ответил мужчина.
— И сколько ж тебе было, когда ты убивал свинорожих? Четыре цикла?.. Иль пять?.. — ухмыльнулся Бешеный и ущипнул Гильспана за плечо. — Хо! Твоих мускулов хватит на то, чтобы принести полный поднос, но точно не на то, чтобы выжить в сражении. Ты нашел орка мертвым на поле боя?
Гости на передних лавках обернулись, чтобы получше рассмотреть того, кто усомнился в храбрости трактирщика.
— Я убил его ударом в сердце, господин гном!
— Вот как, вот как… В сердце… — Бешеный посмотрел на чучело. — А где находится сердце у зеленокожих?
Гильспан покраснел.
— Оставь его в покое, Боиндил, — вмешался Тунгдил и, уже обращаясь к хозяину, попросил: — Принеси нам, пожалуйста, две кружки крепкого пива и супу побольше, а к нему половину краюхи хлеба. — Златорукий отдал монетку трактирщику, Гильспан, явно обиженный, спрятал ее и ушел прочь.
— Если бы он был тем, за кого себя выдает, то вызвал бы меня на поединок прямо не сходя с места, — проворчал Бешеный, поискал свою трубку, набил ее табаком и раскурил от свечи, стоявшей на столе. Жидкий воск закапал на стол, образуя небольшую лужицу. — Он никогда не убивал свинорожих, клянусь бородой.
Гномам принесли пиво, с грохотом поставив его на стол. Случайно или нет, но пиво из кружки Боиндила выплеснулось через край, намочив ему штаны. Гильспан улыбнулся фальшиво, но вежливо и удалился.
— Принесите мне графин самогона, — крикнул ему вдогонку Тунгдил, поднес свою кружку к губам и осушил ее одним глотком. Едва на столе появилась добавка, как он жадно присосался к ней; темное пиво потекло по его бороде, окрашивая ее.
— Как так вышло, книгочей?
Тунгдил отер рот и бороду.
— Я выпил слишком быстро.
— Я имею в виду, что ты пьешь так, словно старый Баврагор — твой младший брат, — неожиданно резко произнес Боиндил. — Объясни мне, почему ты изменился. И о ком горюет Балиндис?
Тунгдил рассердился, что не понял намека.
— О Балодиле.
— Балодил, — Равнорукий наклонился вперед так, что его черная борода едва не оказалась в кружке с пивом. — А кто такой Балодил?
— Наш сын, — Тунгдил отпил глоток самогона. — Был.
Боиндил удержался от замечания. Поведение Тунгдила и его высказывания — все начало складываться в картину с отвратительным сюжетом.
Гильспан принес ужин. Никто не притронулся к еде, несмотря на то что она была очень ароматной, а они проголодались после долгого путешествия. Сначала нужно было поговорить о прошлом.
— Он родился на свет четыре цикла тому назад, став венцом нашей любви, — задумчиво прошептал Тунгдил, глядя на горящую свечу. — Я взял его с собой, чтобы сделать покупки, и обещал Балиндис присматривать за ним. Но деревянный мост через реку, где я всегда ходил, расшатался из-за паводков, — он опрокинул в себя еще чарку самогона. Лицо его выражало презрение. — Я Тунгдил Златорукий, победитель Нод’онна и аватаров, зарубивший сотни орков, ученый. И я ступил на шаткий мост. — Гном издевался сам над собой, глядя в глаза другу. — Старый мост, Боиндил, показал мне, чего я стою. Он просто просел под повозкой, и мы рухнули в воду. Кольчуга тянула меня на дно. Если бы не пустой бочонок, который выплыл из-под меня, я утонул бы, — смех и разговоры в трактире заглушали его слова. — А теперь я сижу здесь и рассказываю тебе о Балодиле. Как ты думаешь, чем все для него закончилось? — На этот раз он не стал даже переливать самогон в кружку, просто глотнул из графина. Поставил сосуд на стол, вдохнул воздуха, отрыгнул. — Я не нашел его тело, как ни искал. Я ненавижу себя. Балиндис мне не простит никогда, а я… я напиваюсь. Буду пить, пока не умру, — он остановился. — Нет, чтобы умереть! Я должен был утонуть вместе с сыном, вместо того чтобы таким образом проживать остаток своей жалкой жизни. Теперь я тоже топлюсь, — он с отвращением отодвинул от себя суп.
— Это был несчастный случай, книгочей. Гнилое дерево, — вымолвил Боиндил, пытаясь помочь другу. — Гнилое дерево, проклятие богини Эльрии. Оно поразило тебя, повозку и утянуло твоего сына на дно. Ты ни при чем.
— Балиндис тоже так говорит, — он опустил голову. — Но в ее глазах я вижу немой укор, каждый раз, как смотрю на нее. Боюсь, наша любовь угасла в тот день. Она думает, что я не замечаю, что на самом деле она испытывает по отношению ко мне, — отвращение и ненависть, которые она скрывает. В нашей штольне холодно, как никогда прежде. В моем сердце поселилось несчастье, которое лишает меня желания жить, — он закрыл лицо обеими руками. — Теперь ты знаешь, почему я таким стал. Я пойду спать, Боиндил, — покачнувшись, гном встал, побрел по лестнице к комнатам и исчез.
Бешеный отер незаметно выступившие слезы. А затем принял решение помочь другу и вернуть ему желание жить. И сделать это можно было только одним способом.
— Враккас, ниспошли нам свою милость. И в первую очередь Тунгдилу, — он поглядел на Гильспана, кичливо приветствовавшего новых гостей и демонстрировавшего чучело орка. Гости хлопали трактирщика по плечам.
Боиндил вышел из-за стола и стал подниматься по лестнице. Нужно обязательно поговорить с Балиндис, Равнорукий при всем желании не мог представить, что гномка чувствует ненависть по отношению к Тунгдилу.
Стояла поздняя ночь.
Гильспан сидел за столом с последними гостями, в очередной раз рассказывая историю об убитом орке.
— И когда орды из Тоборибора прошли совсем рядом с моим двором, я взял оружие, чтобы защитить дом. Отец мой находился далеко отсюда, но оставил мне кинжал. На нем я поклялся защищать свою мать и всех, кто жил с нами, — в доказательство он положил оружие на стол.
— И больше у вас ничего не было? — прошептала шестнадцатилетняя девушка, путешествовавшая в сопровождении родителей и жениха.
