Далия Трускиновская - Сказка о каменном талисмане
И вот истекли три дня, полные суматохи, и сборов приданного, без которого халиф не желал отдавать меня китайскому царевичу, и бесед с бывшим попугаем из-за занавески в присутствии двух толмачей, потому что знатока его наречия во дворце не нашлось и призвали тех, кто хоть немного смыслил в этом щебете и чириканье. Они на пару переводили признания царевича, причем слово говорил один, затем два слова — другой, и так далее в том же духе. Сперва это меня забавляло. Сперва — забавляло...
Последней ночью я прокралась в помещение для слуг и разбудила Ахмеда.
— У людей особенно крепок сон перед рассветом, — сказала я. — Пойдем, о Ахмед, попытаем счастья! Может быть, нам удастся выйти из дворца. Если ты поможешь мне, я по-царски награжу тебя.
— Я уже получил свою награду, о царевна... — задумчиво сказал мальчишка. — А что, правда ли ты так любишь этого бродягу купца, что готова ради него сбежать от жениха?
— Клянусь Аллахом, о Ахмед, — ответила я, — я не такова, чтобы покинуть его из-за случайностей времени и обмана дней. Ему принадлежит старая дружба, которой не забыть, и любовь, которая не износится...
Я помолчала, вспоминая его лицо, и голос, от которого взлетала, словно в объятиях джиннии, и руки, и губы, а потом сказала стихи, которых, кажется, раньше никогда не знала:
Когда удалился ты, смотрел на других мой глаз,
Но образ твой перед ним покачивался всегда.
Когда же смежался он, являлся ты мне во сне,
Как будто меж веками и глазом живешь ты, друг.
— Как все это удивительно, — ответил Ахмед. — По свету путешествуют царевны, и простой купец может заслужить их любовь! Скажи, о Бади-аль-Джемаль, нет ли у тебя младшей сестры, и не собирается ли она путешествовать?
— На всех безумцев не хватит в мире царевен! — усмехнулась я. — Впрочем, рассчитывай на помощь Аллаха, и уж кого-нибудь он тебе в жены пошлет. И лучше, чтобы это была не царевна, с ними слишком много хлопот. Взгляни на Ильдерима — ведь тяжко ему со мной приходилось?
— Лучше терпеть от царевны, чем распоряжаться невольницей, — здраво рассудил мальчишка. — Ибо чем сердитее царевна днем, тем слаще радость победы ночью. А какая победа может быть над невольницей, о Бади-аль-Джемаль?
— Скажи все это Ильдериму, о Ахмед, — посоветовала я. — Возможно, тогда он хоть что-то поймет!
И мы собрали кое-какие вещи, и бесшумно пошли по коридорам, переступая через спящих стражей, и действительно вышли из дворца на кануне рассвета, но сразу же за его порогом нас подстерегала досадная неожиданность.
Большая крыса, о которой мы думали, что она просто собралась перебежать нам дорогу, вдруг остановилась, запищала, стала расти и выросла до высоты в два человеческих роста!
— Спаси и помилуй нас, Аллах, от сатаны, побитого камнями! — в ужасе воскликнул Ахмед.
— Перестань вопить, о несчастный, это не сатана, а всего лишь джинния Азиза, да не облегчит Аллах ее ношу! — прикрикнула я на мальчишку.
— Да, о Бади-аль-Джемаль, это я, и наконец-то мы встретились, — сказала Азиза, понемногу превращаясь из огромной туманной крысы в совершенную по прелести девушку с когтями на пальцах, которые я разглядела очень даже явственно. — Я обшарила все страны, все моря и острова, пока не узнала, что ты направилась в Багдад. А поскольку дворец халифа защищен от джиннов знаками над дверьми и сильными заклинаниями, я стала блуждать вдоль его стен, зная, что ты рано или поздно выйдешь наружу. Ты попалась, как птица в клетку, о Бади-аль-Джемаль. И никто не спасет тебя от китайского царевича, кроме меня.
— Я знаю, какую плату ты потребуешь, и не нуждаюсь в твоей помощи, о Азиза, — ответила я. — И улетай поскорее, а то настанет утро и ангел Аллаха поразит тебя огненной стрелой. Я же здесь в безопасности от тебя, ибо я еще на пороге дворца, и меня защищают знаки и заклинания!
— Но как только ты выйдешь отсюда, они перестанут быть тебе защитой! — зарычала джинния. — Каждую ночь я буду обходить дворец дозором! А если ты выйдешь днем, тебя увидят мои соглядатаи и расскажут мне, куда ты направилась! И горе тем, кто осмелится тебе помочь! Так что я буду ждать твоего мудрого решения, о Бади-аль-Джемаль. И надеюсь, что ты предпочтешь меня китайцу.
— Да не облегчит Аллах твоего положения в Судный день! — воскликнула я. — Да покроешься ты паршой, да истерзает тебя чесотка!
— На все воля Аллаха, — кротко ответила Азиза и неторопливо растаяла.
— Постой, о Азиза! — крикнула я ей вслед. — А если мне все же удастся выйти из дворца незамеченной? Ты же знаешь, на что я способна! Если я окажусь в этом деле сильнее тебя?
— Если тебе удастся выйти из халифского дворца так, что я не увижу тебя и ничего об этом не узнаю, клянусь Аллахом, я оставлю тебя в покое и не буду требовать, чтобы ты выпила воды из источника Мужчин! — прогудело из мрака. — Но я могу спокойно дать еще тысячу таких клятв, о Бади-аль-Джемаль, ибо ты покинешь дворец либо моим возлюбленным, либо женой китайского царевича! А третьего решения у этой задачи нет!
— Аллах лучше знает! — возразила я, чтобы последнее слово все-таки осталось за мной.
— Нам придется вернуться, о госпожа? — спросил Ахмед.
— Да, нам обоим лучше вернуться, — ответила я. — Не подстерегла бы тебя за углом эта дочь скверны, эта распутница, разорви Аллах ее покров!
И мы, ступая на цыпочках и перешагивая через спящую стражу, пошли обратно.
А утром началась предсвадебная суета.
Пришли невольницы, и вымыли меня в бане, и стали наряжать, и перевивать мои кудри жемчугом, и выпускать локоны на лоб и на щеки. А я сидела, как тот истукан, что вырезают из дерева франкские мастера, и невольницы сурьмили мне глаза, и румянили щеки, и подводили брови, так что я стала сама на себя не похожа и даже подумала, что могу беспрепятственно выйти из дворца — в таком виде Азиза меня не узнает.
Ахмед вертелся поблизости, и мы обменивались взглядами. Вдруг он исчез и появился тогда, когда я была уже совсем убрана и вошли лютнистки и женщины с бубнами, чтобы сопровождать меня на свадьбу, и певицы прокашлялись перед долгим пением.
— Пожелай мне счастья, ради Аллаха, о Ахмед, — попросила я.
— Я не стану желать тебе счастья, о госпожа, — сурово отвечал мальчишка, — потому что и без меня найдется, кому это сделать. И ты сама знаешь, о царевна, что даже тысяча пожеланий счастья не сделает тебя сегодня счастливой!
— Что это ты держишь в руках? — спросила я.
— Пояс, который Ильдерим забыл в подземелье, — протягивая мне этот пояс, сказал Ахмед. — Я отнял его сегодня утром у маленьких невольников, но ты сперва была в бане, потом тебя причесывали, и я не мог к тебе попасть. Возьми же в приданное пояс бродяги купца, который ради тебя рисковал жизнью, и когда ты будешь китайской царицей, доставай иногда из сундука, и смотри на него, и вспоминай нас обоих!
