Элеонора Раткевич - Рукоять меча
А выходит, существует искусство исцеления! Кэссин сам, собственными глазами видел! Конечно, пленный маг мог и прихвастнуть для пущей важности – но нет, Кэссин подробнейшим образом расспросил лысого стражника, и тот не скупился на похвалы целителю. Он так восторженно и благодарно отзывался о пленнике, что Кэссин на всякий случай распорядился сменить его кем-нибудь другим – желательно здоровым. Не то пленник и его исцелит от какой-нибудь застарелой болячки. Не годится, чтобы страж был в долгу у того, кого он охраняет.
Казалось бы, сменил стражу – и думать забудь. Но ревматизм лысого стражника не выходил у Кэссина из головы. Поначалу Кэссин посмеивался над собой: дескать, с костей стражника ревматизм перескочил на мои мысли… хорошо хоть ревматизм, а не геморрой! Но потом ему стало не до смеха. Днем Кэссина отвлекали всяческие заботы, но вот ночью… стоило ему сомкнуть глаза, и он вновь видел взмах загорелой руки, легкое касание… вот только на месте стражника Кэссину виделся Покойник.
Да что за чушь! Столько лет минуло. Помер уже Покойник, сгинул… а если и не сгинул, то теперь это уже не тощий костлявый подросток, каким он по-прежнему видится Кэссину, а взрослый парень… и Кэссин, пожалуй, даже не узнал бы его, встретив случайно на улице… а Кэссину все мерещится пленный маг, исцеляющий мальчишку, которого уже давно нет… ерунда какая!
И вообще – с чего он взял, что Кенет сможет исцелить Покойника или захочет. Сможет… захочет… маг может все, чего захочет… так почему же он все-таки не может уснуть?
Не может, потому что не самое приятное занятие – разрываться между долгом и… и долгом. Кэйри Гобэй сделал его магом. В люди вывел. Кэссин ему обязан всем. Кроме жизни. Если бы не Покойник, Кэссина сейчас и в живых-то не было. И ведь это правильно – жизнь за жизнь, это справедливо. Если только Покойник жив, первейший долг Кэссина – найти его и показать Кенету. А долг перед кэйри велит сначала выполнить все его распоряжения, а уж потом беспокоиться о судьбе давнего приятеля. Да и позволит ли Гобэй свести бывшего побегайца с пленным магом? Навряд ли. Кэссин даже и позволения просить не стал.
Хотя, конечно, совсем уж безвыходных положений не бывает. Если Кэссин хорошо выполнит данное ему поручение, он сумеет склонить пленника к подчинению. И потом, когда Кенет сделает то, что от него требует кэйри… может быть, тогда кэйри позволит найти и исцелить Покойника?
Кого ты пытаешься обмануть, Кэссин? Себя? После того как пленник подчинится твоему кэйри, разве он сможет исцелять?
Кэссин беззвучно выругался и в сердцах ударил раскрытой ладонью по вышитому покрывалу. Кэйри научил его, как создавать такие вещи одним-единственным заклинанием, а у настоящих вышивальщиц, говорят, на одно такое покрывало уходят годы. Не хотел бы Кэссин быть на месте этих несчастных. И зачем нужно так мучиться, когда достаточно произнести несколько слов? А ведь если бы не кэйри Гобэй, Кэссин был бы вполне подобен этим беднягам… трудился бы, не разгибая спины, чтоб заработать на хлеб насущный. Или без устали драл бы глотку на базаре, до хрипоты рассказывая истории за горстку медяков. Бедные вышивальщицы – один только неверный стежок, и перекривилось все полотно, и даже та часть вышивки, что еще минуту назад могла называться безупречной, будет безжалостно удалена… бедные глупые вышивальщицы… бедный глупый Кэссин… где же ты сделал неверный стежок? Почему все полотно твоей жизни так покосилось, что судьба замерла с иглой в руках, не зная, какой же теперь сделать стежок… и сам ты понятия не имеешь, что теперь делать?
Ну и мысли же приходят в голову!
А все этот пленник, все этот маг-придурок, остолоп деревенский, целитель незваный, чтоб ему пусто было! До сих пор жизнь казалась Кэссину ясной и понятной, и он совершенно точно знал, что должен делать. Но стоит поговорить хоть немного с треклятым пленником, и в пору прийти в отчаяние! Ну почему этот дурацкий маг не может говорить, как все люди?! Почему ты все время ждешь от него одних слов, а он говорит совсем другие? Да такие, что начинает казаться, что это не с его речами что-то не так, а с тобой, да и со всем вокруг, и что творится нечто неправильное, а может, и постыдное… ведь он ничего особенного и не говорит, не проповедует, не упрекает! Разве что упорно именует кэйри хозяином – так ведь это от недомыслия. От чего же иного, как не от недомыслия! А что дураком кэйри обозвал – ну, это сгоряча. Кому приятно в плен угодить? Вот он и изощряется… но ведь больше ничего такого… ругательного… пленник не произносил. Так почему же Кэссину каждый раз чудится после беседы с ним, что Кенет называл его кэйри такими словами, какими разве что подвыпивший матрос честит свою неверную жену? Подумаешь, рассказал Кенет, как он со своим приятелем Наоки рыбу ловили – отчего же после этой истории Кэссину на свою комнату даже глядеть противно? Тоже мне рыбаки – Кенет вот даже зацепился удочкой за корягу и вместе с обвалившимся пластом глинистого берега съехал в реку! Но почему же так хочется услышать, как хохотал Кенет, выбираясь из реки и отжимая свою измазанную глиной и облепленную ряской одежду?
И почему я так уверен, что он смеялся?
* * *
– Боги, – вздохнул Кенет, – какая жалостная чушь! Он протянул руку к чашке с вином, поднял ее к губам, но отчего-то пить не стал, а помедлил и осторожно поставил ее обратно.
– Ты просто ничего не понял, – скривился Кэссин.
– А что тут понимать? С чего ты взял, что для занятий магией нужно сначала несколько лет насиловать свое естество?
– Не насиловать, а воспитывать, – с достоинством ответил Кэссин. – Возвышать до должного уровня.
– Так ведь из сосны березу не воспитаешь, – возразил Кенет. – Да и зачем?
Кэссин яростно потер рукой лоб.
– С тобой разговаривать… – Он не стал оканчивать фразы, полагая, что Кенет и сам поймет по его тону, какая это тяжкая докука – разговаривать с магом-полудурком.
– А ты все-таки объясни, – с подозрительной кротостью попросил Кенет. – Может, я и уразумею.
И Кэссин – в который уже раз за нынешний день – сдался.
– Естеству нельзя доверять, – произнес он и замялся в поисках надлежащей формулировки. – Его нужно обуздывать. Иначе оно может вмешаться в самый неподходящий момент. Например, ты произносишь важное заклинание, а твоему телу вдруг есть захотелось – тогда как?
– И правильно, что захотелось, – ухмыльнулся Кенет. – Если его не кормить, помрет ведь. И кто тогда будет заклинания произносить?
– Это ты нарочно! – возмутился Кэссин.
– Нарочно, – признал Кенет. – Самую малость. Не больше, чем ты. Я ведь не говорю, что в такой момент я все брошу и побегу обедать. Но уж потом – обязательно. А по-твоему выходит, что твое естество и потом не имеет права пообедать. Чтоб не воображало о себе слишком много.
