Елизавета Дворецкая - Лес на той стороне, кн. 2: Зеркало и чаша
– Князь далеко, а вятичи близко. У нас с вятичами свой ряд положен. Мы с заугренскими князьями в дружбе, уже в родстве почти, нам других не надо.
– Как это вы с заугренскими князьями в родстве? – Услышав такую любопытную новость, Зимобор подъехал поближе. – Кто же из них вам родич?
– Уговор у меня положен о дочери моей, что возьмет ее заугренский князь Сечеслав в жены. А с тех пор клянется и наши земли не разорять, и от иного какого ворога защитить. От тебя вот, смоленский князь!
– Ну, дела, вяз червленый те в ухо! – Зимобор хлопнул себя плетью по сапогу. – А Корочун еще не хотел сюда идти! Да как же не идти, если они тут другого князя себе нашли вместо меня! Да как же ты, борода бессовестная, на такую измену корню и роду своему решился! – воззвал он к железному шлему Оклады. – Кривичи вы или нет? Под вятического князя пошел и род свой повел! Да небось за всю Жижалу-реку ряд хочешь заключить! Чтобы не только до Угры, а и до Жижалы все земли к вятичам отошли! Вот уж не ждал я от племени своего такой пакости! Теперь мимо не пройду, хоть сдохну! А вятическим князьям моя земля дани платить не будет!
– Мы сами себе голова, смоленских князей нам не надо. Хочешь сдохнуть – сдохни, а дани тебе не дадим! – отрезал Оклада. – Да смотри, дождешься, что князь Сеченя придет с войском, сам еще в данниках окажешься! А то и в холопах!
– Пока в холопах твоя же кровь оказалась! – крикнул Зимобор и махнул рукой: – Достоян! Ведите кудрявую сюда!
Вскоре Достоян и Коньша привели кудрявую пленницу. Теперь она выглядела очень угрюмой и не хотела идти, так что кмети волокли ее под руки.
– Твоя? – Зимобор подпихнул ее ближе к стене, чтобы Окладе было видно. – Нам сказали, что твоя дочь. Если твоя, то ради мира и дружбы я согласен тебе вернуть, предлагай выкуп.
Наверху молчали. Совсем молчали, только негромкий ропот, в основном из бранных слов, долетал оттуда, как шум далекого леса. Еще раз глянув на угрюмую девчонку, Зимобор вдруг сообразил: перед ним стоит не просто дочь Оклады, а та самая, которая сосватана за вятического князя из-за Угры… как его там?
– Опаньки! – обрадованный своей догадкой, сказал он. – Эй, Оклада! Может, мне за нее сразу за Угрой выкупа искать? А вообще она мне и самому нравится. Я парень молодой, неженатый… Конечно, княгиней моей другая будет, Столпомира полотеского дочь, может, слышал про такого? А пока ее не привезли, мне и твоя подойдет. Места у меня в теремах много, и ей уголочек найдем… в сенях где-нибудь. И поможет по хозяйству иной раз, там, воды принести, котел почистить, княгине башмаки подать… Девка, вижу, ловкая…
Не стерпев этих оскорбительных намеков, кудрявая пленница обернулась, еще раз со злостью показала ему язык, а потом вдруг вырвалась из рук державших ее кметей и кинулась бежать к воротам. Ничего такого не ожидая, Достоян и Коньше не держали ее по-настоящему, а так, придерживали за локти.
На стене заволновались, закричали.
Но куда она могла убежать, по снегу и путаясь в подолах двух рубашек да кожуха? Через пять шагов опомнившийся Коньша ее догнал, вместе с Людиной вернул назад, и после того два парня уже держали строптивую пленницу за обе руки.
– Хорошая девка, резвая! – одобрил Зимобор. – Думай быстрее, Оклада, а то ведь я парень молодой, горячий. Могу до выкупа не дотерпеть. А надумаешь – присылай кого или сам приходи. Не бойся, не тронем.
Было похоже, что здесь придется задержаться, и Зимобор велел устраивать стан основательно. Все постройки слободы набили битком, для тех, кто не поместился, на снегу поставили шалаши из лапника и жердей, жерди подложили и снизу, чтобы не ложиться на снег и замерзшую землю. Развели широкие длинные костры, над которыми можно вешать сразу несколько котлов, стали варить каши и похлебки. В проруби опустили снасти – половить рыбки, пока время есть.
Со стороны города прилетела стрела и попала прямо в котел. Кмети захохотали, но дозорные тоже взялись за луки и парой выстрелов пресекли подозрительное шевеление над частоколом.
Два десятка, по заведенному порядку, отправились на охоту, остальным Зимобор велел отдыхать. Сам он с десятками Моргавки и Достояна занял самую большую из местных изб – правда, в мирное время тут едва ли жило больше восьми-десяти человек. Пленницу поместили за занавеску, где стояла лежанка на двоих, видимо хозяйская. В свете всего услышанного ее ценность резко возросла – с ее помощью можно давить не только на Окладу, но, подумавши, и на заугренского князя… как его там? Сечеслав?
До вечера Зимобор несколько раз заглядывал за занавеску – девушка устроилась на лежанке, обхватив колени, и на его появление отвечала только враждебным взглядом. В избе было тесно, кмети сидели чуть не друг на друге, кто-то заходил со двора, кто-то уходил, постоянно скрипели двери, кто-то топал на крыльце, сбивая снег с сапог. На ужин сварили гороховую кашу, и Ранослав самолично отнес пленнице миску и ложку.
– Все-таки не абы кто, а почти боярская дочь! – приговаривал он.
Она сначала отказалась было, но потом все-таки взяла и стала есть.
– Как тебя зовут-то? – спросил Ранослав.
– Никак, – хрипло ответила девушка.
– Никак? Ну что же, всякие имена бывают! – Ранослав хмыкнул, пожал плечами и ушел.
Через некоторое время девушка по имени Никак сама появилась из-за занавески.
– А, кто к нам пришел! – обрадовался Зимобор. – Соскучилась? Давай садись, ребята тут байки рассказывают, посмеемся.
– Сюда садись, тут тепло и мягко! – Коньша с готовностью похлопал себя по колену.
На четверть хазарин, смуглый, с большими темными глазами и необычным лицом, Коньша был не так чтобы красив, но девушкам нравился. Однако пленница только фыркнула:
– Очень надо! Вас и слушать незачем, только поглядеть – уже обхохочешься! На полушку вы мне не нужны! Мне выйти надо…
Она стыдливо отвела глаза. По ней видно было, что она привыкла быть на виду и ничего не бояться. Даже сейчас, находясь в одиночестве среди сотни чужих мужиков, она не верила, что с ней случится что-то нехорошее.
Зимобор хмыкнул:
– Рано мы обрадовались, братья и дружина! Ну, Коньша, сам вызвался, так ступай проводи! Да смотри, руки-то не распускай. А то еще товар попортишь.
Девушка удалилась в сопровождении Коньши и множества ухмылок. Вскоре они вернулись, девушка скользнула за занавеску, Коньша заспорил с Гремятой, который успел устроиться на его месте.
Кто-то уже ложился спать, а те, кого согнали с лежачих мест, сидели на чурбачках и бревнышках (места на лавках всем не хватало) и то рассказывали всякие байки, то просто болтали.
Занавеска опять дернулась. Девушка по имени Никак выглянула и обвела взглядом головы и лица, смутно видные при свете двух лучин.
