Андрей Стригин - Последний блюз ночных
Подземный ход вначале идёт ровно, затем обрывается вниз, оттуда со свистом вырывается леденящий воздух, руками ощупываю стены, они покрыты льдом. Вниз ведут, скользкие ступени, ступать на них, безумие, мигом скатишься в пропасть.
— Ты чего остановился? — шёпотом спрашивает девушка.
— Ледяные ступеньки, нам не спуститься, — обречённо говорю я.
— Но другого пути нет?
— Ты проницательна, — выдавливаю из себя горький смешок.
— Тогда мы пойдём вниз.
— Покатимся.
— У меня шарфик есть, будем друг друга страховать.
— Отчаянная ты, — хвалю её, но думаю это не реально, хотя, если ещё использовать мой ремень, стоит попробовать — в любом случае, другого пути нет.
Сдёргиваю ремень, связываю с платком, получилось метра два, не густо. Катя стаскивает поясок с пальто, ещё полметра.
— Я пошла, — она обкрутила кисть руки шарфиком, делает шаг вниз, моментально поскальзывается, ловлю её как окуня на спиннинг. Она сильно не барахтается, за что-то цепляется:- Теперь ты, — слышу её милый голосок. М-да, меня точно не удержит, криво улыбаюсь, но становлюсь на ледяные ступени, чудом не поскальзываюсь, прохожу несколько ступеней, становлюсь рядом с ней.
— Как ты? — шепчет она.
— Вспотел, жарко.
— Мне тоже, только пальцы мёрзнут, за кусок льда держусь.
Нахожу кромку льда, обхватываю:- Вперёд, Катюша.
Она делает шаг, вновь срывается. Чудом удерживаюсь, стиснул зубы в напряжении. Она не проронила ни звука, болтается как сосиска на верёвке, но вот, извернулась, заскочила на ступеньку.
— Здесь перила! — раздаётся её радостный голос.
Сползаю, к девушке, точно перила. Теперь будет полегче, можно перевести дух.
— Знать бы, куда ход ведёт, — тоскливо замечает Катя.
— Ветер сильный, явно не из щели вырывается, есть широкий выход, — хочу успокоить её.
— Будем надеяться. Пошли, что ли? — вновь скользит, но перила спасают.
— Что у тебя за обувь? — удивляюсь я.
— Классная, подошвы кожаные, — с гордостью произносит она.
— Лучше б резиновые.
— Ещё калоши посоветуй, — язвит она.
— В данном случае, много отдал бы за калоши, лучшая обувь для скалолазов, — вполне серьёзно говорю я.
— Я не скалолазка, — фыркает Катя.
— Быстро пришла в себя, — удивляюсь я.
— А я и не уходила никуда.
Вот язва, думаю я.
— Нет, стерва, — она словно читает мои мысли.
Мне становится смешно, рядом хихикнула Катя, крепко цепляется за мою руку. По тому, как подрагивают пальцы, понимаю, она на гране нервного напряжения и сейчас лишь хорохорится.
— Катюша, прорвёмся! Ты знай, я тебя не брошу!
Она неожиданно утыкается мне в грудь:- Кирилл, мне так страшно никогда не было!
— Знаю, — глажу её волосы, — целую в макушку.
— Ты мне как брат, — вздыхает девушка.
Перила, словно подарок судьбы, не будь их, летели б неизвестно куда, под землёй много ловушек.
Спускаемся метров двадцать, Катюша через ступеньку летает, подошвы у неё исключительно скользкие, к тому же покрылись тонким слоем льда. Приходится постоянно поддерживать, не то сил держаться у неё не было.
Наконец адские ступени заканчиваются, стоим на ровном полу. Он тоже ледяной, а наклон, всё же есть, Катя это доказала, валится на попу и тихонько едет вперёд. Чтоб ей не было скучно, плюхаюсь рядом, скользим как на эскалаторе в метро. Незаметно набираем приличную скорость, тормозить не получается. Вскоре несёмся со свистом, душа рухнула в пятки, отдаём её на произвол судьбы, как говорится, расслабились и получаем удовольствие.
Наклон всё увеличивается, впору орать со страху, но не можем от того же страха, волю словно парализовало.
Внезапно видим свет, вылетаем как из пушки ядра и скользим, словно в воздухе — выезжаем в центр ледяного озера. Такой чистоты льда никогда не видел, под ногами его несколько метров, но дно можно рассмотреть в мельчайших подробностях. По бокам вздымаются ледяные органы, со стен свисают ледяные сосульки — всё из-за льда!
— А вон и выход, широкий, — нервно хихикнула Катя. Я и сам его вижу, а на огромной высоте сияет светлое пятно. Безусловно, до него не добраться, встаю, как конькобежец скольжу к ледяным органам, между ними виднеется ход.
В этом месте лёд истончается и резко обрывается. Стою у двери, она из металла, покрыта рунами, по центру глаз, в зрачок вмурован ярко синий кристалл.
— Давай сюда, Катя!
Смешно маневрируя, девушка доезжает до меня и даже ни разу не упала, определённый прогресс есть.
— А мы сможем её открыть? — Катя морщит чистый лоб в раздумье.
— Попробуем, других дверей всё равно нет, — наваливаюсь всем корпусом, словно упёрся в скалу. — Однако, давно её не открывали, — отступаю назад.
— Мне кажется, она иначе открывается, — Катя щурит глаза, с напряжённым вниманием оглядывает поверхность двери. — Какой необычный кристалл, это точно, сапфир! Кирилл, зачем его сюда вставили?
— Почём мне знать. Для красоты, наверное?
— Он явно диссонирует с поверхностью.
— Считаешь, на него надо нажать?
— А ты попробуй?
Жму сначала осторожно, затем в полную силу, эффект нулевой.
— Вот видишь, всё же он для красоты, давить на дверь надо. Давай попробуем вдвоём.
Катя растеряно кивает, мы упираемся вдвоём. От напряжения её веснушки разгораются.
— Давай всё же подумаем, — предлагает она.
— Чего тут думать, давить надо! — меня охватывает злость. Как бизон бросаюсь на дверь.
— Сейчас сломаешь! — вырывается у девушки смешок.
— Да хрен её сломаешь, — едва не зашипел я.
— Да не её, плечи себе сломаешь, — она откровенно смеётся.
Весело ей, чтоб её! Раздражение накатывается волной. И что дальше будем делать, крылья себе отращивать? Иначе отсюда не выбраться. Сажусь на корточки, я в печали.
Катя щупает пальцами дверь, становится на носки и заглядывает в синий камень, словно застывает.
— Что увидела? — хмурюсь я.
Внезапно щёлкают скрытые механизмы, девушка летит на пол, едва её подхватываю.
— Он на меня смотрел, — с трудом шепчет. Её губы белеют, в глазах зрачки вытягиваются как у кошки.
Дверь неожиданно ползёт в сторону, в проём вырывается голубоватое сияние.
Гл.12
— «Окруженные тьмою и имея помраченное зрение, мы, по воле Его, прозрели и отогнали облегавший нас туман», — появляется в длинной рясе человек. Он держит крест, глаза лихорадочно горят, следом выдвигаются отряд монахов, они держат грубую сеть с вплетёнными в неё острыми крючками. Одеяния странные, словно с картин средневековья. Их речь незнакомая, но я понимаю её, и могу говорить на их языке.
