Кэролайн Стивермер - Хранители магии
— Я бы предпочла увидеться с мистером Феллом за пределами его колледжа, — ответила Джейн. Она взглянула на Лэмберта сквозь полуопущенные ресницы. — Я уверена, что вы узнали от привратника больше, чем удалось бы мне.
— Поскольку вы всего лишь женщина и все такое, конечно. — Лэмберт даже не пытался скрыть саркастические нотки. — Перестаньте, ладно?
Джейн рассмеялась.
— А мои томные взгляды вас нервируют, мистер Лэмберт? Как странно. Мне казалось, что вы неуязвимы для моих чар. Можно было бы даже сказать, невосприимчивы к ним.
— Мне положено не пользоваться никакими стимуляторами, вы не забыли? Оставьте свои женские уловки для остального света. Со мной они вам не нужны. Вы победили. Я обизонен.
— Что это значит? Это что-то из вашего шоу «Дикий Запад»? Обизонен… — Джейн повторила это слово, словно пробуя его на вкус. — Обизонен.
— Вы меня задурили, вот что это значит.
— Я? Задурила вас? — Джейн покачала головой. — Напротив. Это вы дурите других, мистер Лэмберт. Вы галантны, когда вам это нужно, и прикидываетесь простачком только тогда, когда решаете обезоружить противника.
— Тогда как вы, мисс Брейлсфорд, считаете любого мужчину мира достойным зрителем, чтобы испробовать на нем роль роковой женщины. Не то чтобы я вас винил. Очень обидно, что вам нельзя быть в Гласкасле своей только потому, что вы — девушка. Если вас утешает то, что вы превращаете в обезьян всех мужчин, которые вам позволяют это с собой проделывать, — прекрасно. Просто не разменивайтесь на меня. Пусть у вас вид такой, будто вы сделаны из сахарной ваты, но если судить по тому, как вы водите автомобиль, то вы такая же ранимая, как кусок дубленой кожи. Ваш брат говорит, что у вас есть причуды. Насколько я мог видеть, причуд в вас столько же, сколько в пинте уксуса.
— И кто это мог попытаться вас задурить? — Джейн смотрела на него, не скрывая веселья. — Что я сказала такого, что вы решили, будто мне хочется быть в Гласкасле своей? Вставать в немыслимую рань и петь до хрипоты ради вящего блага сообщества? Есть жидкую кашу на обед и ужин? Спасибо, не надо!
— И вам не обидно, что вас отстраняют? Что впускают так неохотно, а потом заставляют ходить только там, где разрешается, и только тогда, когда вам предписано?
Лэмберт замолчал, смущенный силой своих слов. Он не собирался выдавать так много.
Джейн смотрела на него, прищурившись.
— Нет, мне это не обидно. Не слишком. Но, похоже, вам это обидно, и даже очень.
— Мне? Мне совершенно все равно. Я знаю правила. — Лэмберт поставил недопитую чашку на стол. — Для меня честь вообще оказаться в Гласкасле. Пока я сюда не попал, мне даже в голову не приходило, что такие места существуют. Места, где обучают магии, словно это рукоделие или химия.
— Какие оригинальные сравнения! А как, по-вашему, люди должны этому обучаться? — спросила Джейн.
Лэмберт пожал плечами.
— Когда я впервые увидел настоящую магию, то решил, что это что-то данное человеку от рождения. Я никогда не связывал ее с образованием.
— А что это была за магия? — Джейн была заинтригована.
— Я не знаю, как она называется. Я был в Париже с шоу. Иногда кайова Боб посылал вызов кавалерийскому полку, предлагая кому-нибудь из солдат попробовать проехаться на одной из наших лошадей. Я имею в виду диких. Из тех, что брыкаются.
Лэмберт посмотрел на Джейн, проверяя, понимает ли она, о чем идет речь.
— Ясно, — сказала Джейн.
— Очень редко находится кавалерист, которому это удается. Это при том, что все они прекрасные наездники. Видите ли, это вопрос опыта. Одно дело научиться такой езде со временем. Но чтобы освоить это с первой попытки, когда на кон поставлены деньги и на вас смотрят все ваши друзья, — ну, это непросто.
— Могу себе представить.
Лэмберт продолжил:
— В тот раз кавалеристы привели одного из своих коней, чалого с белым пятном на лбу. Странно, как часто коней с белой отметиной на лбу бывает трудно объездить. Французские кавалеристы предложили, чтобы на нем усидел кто-то из наших наездников. Трое наших лучших ковбоев попытались это сделать — и все трое только что шеи себе не сломали.
— Наверное, французы были довольны.
— Вид у них был очень счастливый. Но вы можете себе представить, до чего диким был тот конь. Косил глазами, ронял пену. Смотреть было страшно.
Лэмберт нахмурился, вспоминая.
— И иметь с ним дело, наверное, тоже было страшно.
— Даже пробовать не хотелось. Кусался, лягался — вытворял все, что мог. Пока парни из шоу решали, кто следующим попытается оседлать его, вышел какой-то незнакомый мужчина и спросил, нельзя ли ему посмотреть на чалого. Он был не из кавалеристов — и не из наших. Хорошо одетый и держался вежливо — обычный солидный человек. Если не считать того, что в нем ощущалось такое спокойствие, с каким я прежде не сталкивался. Не могу как следует это описать. Он спросил, нельзя ли ему позаботиться о чалом. И в тоне его вопроса было что-то такое, что все отступили на шаг и позволили ему это. Он не издал ни звука и почти не коснулся коня. Но пока он спокойно стоял, совершалась настоящая магия. Я никогда в жизни ни в чем не был настолько уверен.
— Почему? Что он такого сделал?
— Ничего. Никакой абракадабры, никаких жестов. Ничего такого, что можно было бы передать словами. Но я нисколько не сомневаюсь в том, что он сделал что-то. Он взял поводья у мужчин, которые пытались удерживать чалого. А потом просто стоял там тихо и мирно. Поначалу конь туго натянул поводья, пытаясь попятиться, но мало-помалу голова у него стала опускаться, а уши подвигаться вперед. Очень скоро он встал прямо и застыл, совершенно успокоившись. А потом мужчина провел рукой по шее чалого, от ушей до холки. Конь не шелохнулся. Стоял такой милый, словно игрушечный.
— Этот человек сам поехал на том коне?
— Ему не понадобилось. Он просто потрепал чалого, передал поводья обратно кавалеристам и ушел. Француз несколько раз объехал на чалом арену, проверяя, как он будет себя вести. Но с той минуты конь был объезжен.
— И ваш таинственный мужчина получил приз?
— Нет. Как только он помог коню, он не стал задерживаться. Оно и к лучшему: человек с таким умением мог за час оставить всех наших объездчиков диких лошадей без работы.
— Интересно. А почему вы так уверены в том, что он использовал магию?
— Не могу объяснить. В нем было какое-то непонятное спокойствие, новое для меня. Я никогда раньше подобного не чувствовал. И не думал, что когда-нибудь снова почувствую. И не чувствовал. Пока не попал в Гласкасл. И даже тут это случилось только тогда, когда я впервые услышал гимны. — Лэмберт встряхнулся, заставляя себя вернуться к настоящему. — А почему мы вообще об этом заговорили? Я передам Феллу вашу записку, посмотрю, что он скажет. Если ему захочется проехаться в шикарном автомобиле вашего брата, то, надо думать, он даст вам знать.
