Наталия Ипатова - Большое драконье приключение
Сэсс тяжело дышала, Санди не сводил с нее глаз, полных искреннего восторга.
— Отстань! — резко выкрикнула она. — Какая тебе разница! Да, я могу кое-что, а если тебя только это интересует, то пошел ты…
Она села на землю, уткнулась лицом в колени и громко разрыдалась. Дигэ подскочила к ней, обняла за плечи и что-то жарко зашептала. Санди развернулся и быстрым шагом вышел из пещеры. Брик сидел на месте и чувствовал себя идиотом.
Не прошло и минуты, как Сэсс подняла голову, вытерла слезы и ахнула, увидев, что Санди нет.
— Ночь же холодная, а он без куртки! — и не успел никто и рта раскрыть, как она с курткой Санди в охапке вылетела из пещеры.
Брик повалился на охапку сена.
— Если он будет звать на помощь, я и с места не сдвинусь, — сообщил он жене. — Ставлю золотой против пуговицы на Сэсс. Кто бы мог подумать, что этот маленький зануда способен внушить такую страсть.
— Я не была бы столь уверенной, — покачала головой Дигэ, вслушиваясь в темноту.
— Так пари?
— Нет, мне не хочется ставить на Санди, потому что она любит его, а я уважаю любовь.
Санди устроился на склоне Горы, почти отвесно обрывавшемся к реке. Он часто уходил сюда, когда хотел побыть в одиночестве, и наивно полагал, что секрет его убежища никому не известен. Полная луна заливала светом этот склон, с небес подмигивали звезды, а на опасной осыпающейся тропинке замерла, не решаясь сделать следующий шаг, Сэсс с его курткой. Боясь, что она оступится, Санди встал и помог ей пробраться на твердую почву.
— Вот, — сказала она, протягивая куртку.
— Спасибо.
Она не уходила.
— Я хочу объясниться.
Он опустил глаза.
— Ты уверена, что это необходимо, Сэсс? От того, что мы сейчас наговорим друг другу, может зависеть очень многое, и после этого разговора всё между нами изменится. Мы не станем прежними, Сэсс.
— Наплевать, — ответила она. — Я и не хочу, чтобы всё было, как раньше.
— Что ж, — согласился Санди, — тогда давай поговорим.
Сэсс, честно говоря, не знала, с чего ей начать, но никто не мог обвинить ее в отсутствии храбрости, и потому в объяснения она бросилась, как в омут головой.
— Мне очень не повезло, — сказала она. — Из всех мужчин на земле я выбрала того, кому нужна меньше всех. В тот день, когда ты снял меня с дракона у входа в эту пещеру, и я впервые увидела твои глаза и твою улыбку, я поняла, что это будешь ты. Я видела, что ты равнодушен ко мне, но множество мелких самообманов позволяли мне лелеять веру в собственные силы. Сегодня я утратила эту веру. Но, — она усмехнулась, — будь я какой-нибудь нечесанной мымрой… Так ведь в деревне мне проходу не давали. И я… — голос ее дрогнул, охрип, — …я не боюсь сказать сама, что я люблю тебя. И если ты оттолкнешь меня сейчас так же, как сегодня утром, я повернусь и уйду… Но я все равно буду любить тебя. Я благодарна тебе за кров и защиту, но я гордая. Мне мало не нужно. Теперь я всё сказала, больше нечего, кроме разве того, что мне не хватает ума.
Поднятое к ней лицо Санди белело в темноте, и ей невыносимо захотелось немедленно умереть от разрыва сердца, чтобы не слышать того, что скажет он.
— Милая Сэсс…
Она вздрогнула.
— Не думала ли ты, что дело тут во мне, а не в тебе? Что я сам не знаю, что я за чудо-юдо? Как я могу позволить тебе связаться со мной, если я не знаю, куда меня занесет завтра? А тебе нужен дом, и человек, который заботился бы о тебе.
— Тебе-то откуда знать, что мне нужно! И я… я вполне могу сама… о себе…
— Сэсс, меня тянет ТУДА неодолимо. Никто и ничто не сможет меня удержать, и я понимаю, что на этом пути лучше быть одному. Посмотри, Сэсс, какая силища рвется наружу, когда ей приходит время. А если я наврежу тебе?
— Пусть, — сказала Сэсс, не отводя глаз. — Ты не пробовал.
— Я раздвоен, Сэсс, я себя не знаю, я мечусь. Половинка моей души ноет Экклезиастом, а другая…
— Что с ней?
— Бутон розы.
— Гони Экклезиаста прочь, — прошептала она, опускаясь рядом с ним на колени. — Позволь бутону распуститься. О, слышал бы ты себя! «Я, я, я»! Всюду только ты. А я?!
Санди казался измученным.
— Сэсс, прости. Я давно знаю, что ты любишь меня. Мне очень жаль…
Хлесткая пощечина обожгла его лицо. И, кажется, Сэсс поражена была этим куда больше, чем он сам. Чувствуя, что потеряла, разбила, оттолкнула всё, она испуганно ахнула вслед движению своей руки, посмотрела на нее с отвращением и ужасом, ее глаза наполнились слезами, и, крупные и беззвучные, они потекли по ее щекам и, падая, только что не звенели.
— Я не… — начала она.
Санди поймал ее руку и медленно, словно зная, что не надо бы, поднес к губам и поцеловал в ладонь. Сэсс била крупная дрожь. Она попыталась вырвать руку, но, похоже, это было не так-то просто.
— Знаешь, — сказал он, криво улыбаясь, — ты первый человек, кому удалось закатить мне оплеуху.
Она отвернулась.
— Отпусти меня и не мучай больше!
На плечах ее сомкнулись руки, и пригоршня поцелуев осыпала ее заплаканное лицо. Слезы еще текли, а на губах ее возникла неуверенная блуждающая улыбка. Уже привычным жестом она обхватила его шею. Нет, это было не утешение — такой суррогат она бы с негодованием отвергла. Это была страсть, которой, наконец, позволили прорваться, страсть, огорошившая, смявшая ее неожиданно бурным проявлением. Собирая жалкие остатки в прах разлетевшихся мыслей, она подумала, что трудно поверить, будто Санди впервые целует девушку. А потом ее подхватил и понес этот бешеный поток, она исступленно целовала его глаза, виски, волосы, когда он наклонялся, лаская губами голубые жилки на ее шее. Робость сменилась яростным желанием идти до конца, получить немедленно всё, что причитается женщине, и до дна исчерпать это мгновение, которое могло и не повториться. Она судорожно рванула шнурки корсажа, сбросила узенькие оплечья, сорочка опала вокруг талии изумительно живописными складками… да кто же смотрит в такие минуты на складки! Девичья грудь была такая белая в свете луны, словно из серебра, и такая нежная, будто намытая рекой. Торопясь, Сэсс распахнула сорочку на Санди, и оба замерли, тесно, грудь к груди, обнявшись. Всё, что она сделала, было не зря, но спешила она напрасно. Она начинала понимать: то, что казалось ей успехом, могло произойти лишь тогда, когда их с Санди желания совпадали. Не в ее силах было заставить его сделать что-то против воли. Ну что ж, умная женщина — как парусный корабль: и при встречном ветре ухитряется продвигаться вперед галсами. И сейчас, когда они стояли, обнявшись, неподвижные, и резонанс их сердец, казалось, способен был обрушить Гору, она вдруг поняла, что сегодня дальше идти уже не сможет: изнемогшая, обессилевшая, она была на грани обморока. Нервное возбуждение оказалось слишком велико, и если сегодня они сорвут все цветы, их не ждет ничего, кроме разочарования, усталости и, возможно, истерики. Слишком много для одного дня. Молча они согласились, что у них будет всё. После.
