Красная Шкапочка - Жнецы Страданий
Вот уже несколько дней юная целительница чувствовала себя разбитой и слабой. Будто какой упырь вытягивал из нее все соки. Натянув повыше тощее одеяло, девушка свернулась клубочком, пытаясь сохранить тепло. До слез в этот миг захотелось оказаться в кольце родных рук, прижаться щекой к груди Тамира, закрыть глаза и уснуть… Но Айлишу, едва рассветало, в Башне целителей ждала Майрико. А молодой колдун третью ночь к ряду пропадал в подвалах Цитадели, учась поднимать мертвых.
Как же редки стали их встречи! А Велеш сказал, что по весне Тамир и вовсе поедет с Донатосом проверять погосты и вернется, дай Боги, к урожайнику. До весны еще было очень-очень долго, не сердце заходилось уже ныне.
Что ж за судьбу-то такую лихую боги им отмерили?! Ни повидаться, ни рядом побыть! Даже видятся украдкой, словно зверье дикое хоронясь по темным углам… Хотя, что светлых Хранителей гневить. Через несколько седмиц, как Тамир получил серую одежу, расселили их всех по разным углам Цитадели, выделив каждому крохотную коморку во владение. До этого же — стыдно вспоминать! — просили, краснея и смущаясь, Лесану оставить их одних. И та, не осуждая, прихватив скопом все три накидки, уходила в Северную башню и устраивалась там на старом сундуке в холоде и темноте, а потом разбитая шла поутру на урок к Клесху, получать очередные плюхи.
От этих воспоминаний пожаром вспыхнули щеки. Правду говорят: влюбленные ничего не замечают и живут только собой. Как же она — целительница — не видела, что подруга под вечер возвращается еле живая. Ни взглядом, ни словом, ни разу Лесана не показала, как надоели ей тайные свидания двух влюбленных, не попрекнула, не заупрямилась, требуя дать ей выспаться в тепле. Надо бы пойти к ней извиниться, но сил нет…
И на душе муторно. Сердце болит от тоски, что впереди долгая разлука с Тамиром, долгое-долгое лето без него. Самая сладкая, самая теплая пора, а тот, кто ей дорог, будет месить дорожную грязь и пыль, переезжая от погоста к погосту, от веси к веси…
Потому уже сейчас хотелось смотреть и смотреть на него, чтоб до сладкой дрожи запомнить каждую черточку любимого лица — прямые темные брови, резко проступившие скулы, болезненно-бледную кожу. Веснушки на переносице давно побледнели и почти выцвели — в подвалах солнца нет, не золотит оно кожу, оттого-то выучеников колдунов узнаешь за версту — все они белые, тощие, с ввалившимися глазами.
Не раз подступалась юная целительница к Тамиру, спрашивая, отчего он плохо ест, отчего отказывается идти в трапезную, но парень в ответ только головой качал: «Не хочу. Ты мне хлеба принеси…» Айлиша тревожилась, думая, что он захворал, но потом заметила, что юные выучи креффов-колдунов стали редкими гостями на общих трапезах. Видать, так уставали в подвалах, что ни до чего было. А, может, их там кормили, чтобы не отрываться от уроков… Наивная девушка утешалась, убеждая себя, что Тамир осунулся от непосильной учебы и недосыпа. О том, что он ест только хлеб, который она ему приносит — в голову лекарке не приходило.
Все мысли Айлиши были заняты мечтами о том, как она и ее любимый будут жить после того, как окончат обучение. Навсегда покинут Цитадель, сходят к молельнику, обручатся, будут жить, растить детей, засыпать и просыпаться вместе. Всегда вместе! Не тайком, стыдясь и замирая, а честно — не боясь ничьего осуждения.
Только бы наставник Тамира не лютовал, только бы любимый сдюжил выучиться. Вон, в последнюю их встречу полночи лечила ему изуродованную спину, прикладывая к рубцам от плети целебные мази, шепча заговоры и заливаясь тихими слезами. И сколько раз еще то повторится, только Хранителям ведомо!
Айлиша уткнулась носом в сенник, на котором лежала и расплакалась от беспомощности, усталости, холода и жалости к себе и своему избраннику. Последние месяцы дня не проходило, чтобы она не плакала. Лишь на уроках удавалось забыться. А в одиночестве делалось тоскливо и страшно. И сразу же жгучие тяжелые слезы катились по щекам. Да еще и слабость эта проклятая! Надо сегодня спросить у Майрико, может, она знает, отчего у нее голова кружится и руки холодеют.
С трудом заставив себя подняться, девушка начала собираться. Очень хотелось пожаловаться наставнице, сказаться больной, остаться в покойчике и заснуть, трясясь от озноба, чтобы найти во сне облегчение, но сегодня выучеников первый раз поведут в покойницкую и урок будет проводить одноглазый крефф Ихтор. Не приведи Хранители опоздать! Так девушка боялась этого страшного целителя, что разoм и речь теряла, и ум, стоило ему только близко подойти. А больше всего боялась, что осерчает. Ибо угрюмый Донатос, казалось, рядом с изуродованным лекарем — просто Охранительница ласковая.
Кое-как натянув коричневую одежу, еле-еле передвигая ноги, держась руками за стены, девушка побрела в умывальню. Каменный пол раскачивался под ногами. Накатила дурнота, белый свет закружился перед глазами, увлекая юную послушницу в разноцветный водоворот.
* * *— Ну? Где твоя краса и надежа? — спросил Ихтор у Майрико, оглядывая сгрудившихся у покойницкой выучеников. — Все здесь, одной ее нет. Как урок-то начинать?
Обережница развела руками. Айлиша до сего дня не опаздывала, потому то было вдвойне непонятно.
— Может, на делянке?.. — растерянно предположила целительница и оглядела подопечных. Однако те в ответ лишь пожимали плечами.
— А может, просто испугалась к покойникам идти? — усмехнулся на это одноглазый крефф.
Его собеседница досадливо вздохнула. Неужели та, которую она прочила в наставники, испугалась? Быть не может, чтобы такой Дар пропал втуне, а девчонка заблажила и осрамилась! Не дура ведь, должна понять — чтобы людей лечить знать надобно, где какая кость находится, а где жилка тянется. Да и не только травами человека на ноги ставят. Тем, кто крови и нечистот людских боится, нет места среди целителей. А Айлиша была целительницей, пускай и ребенком совсем. Майрико не могла в ней ошибиться, потому что рвение девушки, пытливость ума и прилежание давно уже оценила по достоинству.
Ни у кого глаза так жадно не горели, узнавая новое, никто не мог с первого раза слова заговора правильно сказать. И никто не владел таким Даром. Отними у Айлиши силу и через седмицу сгорит девчонка оттого, что саму суть ее заберут. Да и не сможет она в стороне от людской боли остаться, с детства же хотела от хворей спасать. Такие от мечты не отворачиваются и от призвания не отказываются.
Поэтому лекарка сказала:
— Случилось, видать, что-то.
Ихтор закатил единственный глаз, всем своим видом давая понять, что именно случилось — мол, обычная для девки трусость.
