Ник Перумов - тема: "Псы любви"
— Сотни? Из яиц вы что ли вылупляетесь?
— Нет, из икринок.
«Бред какой-то», — подумал Семен, но переспрашивать не стал, потому что у столба произошла смена состава. Там теперь под восхищенные хлопки и гул тамтама невероятно высоко подскакивала длинная худущая зулумбийка, наряженная в разноцветную птицу. И мысли Семена вернулись в свою колею. «Соседка сволочь! Даже канареек в квартире держать не дает, типа у нее аллергия на все живое. А тут киви… И кот с бегемотами…»
Шаман вынырнул из-за спинки трона и поднес к самым губам Семена деревянную миску с тягучим кроваво-красным напитком, приказал жестом — пить до дна. Семен, под ликующие возгласы, выпил залпом, прокатив обжигающую горечь по гортани, и сразу почувствовал, как закачалось и поплыло в голове. Дальнейшее он воспринимал смутно, словно смотрел сквозь воду. Ритм нарастал. Музыканты лупили в барабаны все неистовее, так, что охмелевший глаз не различал движения их быстрых ладоней, только тугая кожа тамтамов грохотала, как осыпающиеся со скал камни. Зулумбийцы, не в силах сдерживать на месте ноги, бросались в круг и там, отпустив тело во власть бешеной музыки, вертелись вокруг красно-черного тотема, выбивая ногами пыль из земли. От всего этого кружения и мелькания Семена затошнило и показалось, словно он сидит на карусели, а вокруг, сливаясь в разноцветное пятно, вертится обезумевшая окружающая реальность. По кругу, по кругу, галопом, словно рехнувшаяся цирковая лошадь. И только безмятежные и мудрые глаза сидящей рядом Зягуры не дают сорваться и упасть под оголтелые копыта. Вдруг рокот смолк, словно в мире, как в телевизоре, выключили звук. Толпа расступилась, пропуская вперед женщину-птицу с короной из ивовых прутьев в руках. Она приблизилась к Семену плавно и бесшумно, словно по воздуху скользнула, и бережно надела корявый венок ему на голову.
— Теперь ты король Зулумбии! — прошептала Зягура.
Провожали короля всем населением. На одну телегу погрузили подарки, на другую усадили Семена с Зягурой, и двинулись к электричке под рокот тамтамов и многоголосое пение. Телега подскакивала на ухабах в такт музыке, и
подпрыгивал пред глазами в обратной прокрутке утренний маршрут. Вроде, и тот самый, и в тоже время иной. И извилистая дорога, и синеющая в вечерних сумерках щетина леса, и одинокие плакучие березы на тонких голубовато-белых ножках стали удивительно неправдоподобными, словно много лет назад кто-то неряшливо накалякал на реальности бледно-зеленой гуашью неумелую картинку. И только сейчас Семен увидел, как проступает сквозь вылинявшую краску истинная природа вещей, так же, как на портретах американского художника из-под желтого парика и синих век сквозит фотография задумчивого лица. Как же он раньше не замечал, что вдоль дороги тянутся спутанные влажные тропики и дрожит воздух над остывающими от дневного солнца камнями, что ветер треплет пальмовые шевелюры, и над ними, распластав в воздухе бахромчатые крылья, парят хищные птицы и, позвякивая колокольчиками, возвращается домой стадо гнуторогих антилоп. Все это было таким знакомым и родным, словно собственная коленка, ободранная в пылу детских сражений. Вспомнилось, что все это Семен уже видел не раз, но страшно давно, как в другой жизни. Тогда, когда он сам едва доставал макушкой до пряжки отцовского пояса и получал от матери легкие и необидные шлепки кухонным полотенцем, солнце было точно таким же оранжево-красным, трава зеленой с отливом в синь, а каждый цветок размером с ладонь. Тогда ныряли в небе пугающе огромные черные птицы, и у домашнего кота дремали в лапах тигриные когти, а на цепи возле бабушкиного дома тосковал по лесу измученный несвободой волк. И кто потом объяснил ему, что не нужно бояться ворон, что не только волки, но и простые дворняжки бывают с серой шкурой, и отец на самом деле не может докинуть до неба мяч? И главное, зачем тогда его обманули? И почему он поверил этой лжи, а не собственным глазам? И только сейчас все вдруг вернулось на свои места, словно Семен, имея идеальное зрение, больше двадцати лет проносил прописанные по ошибке очки.
— Видишь, поля зазеленели? — спросила Зягура, ткнув пальцем на острые пики бамбуковых ростков, вылезшие из земли, словно мифические воины, за несколько дневных часов. — А все оттого, что ты разрешение на урожай дал. Все-все в Зулумбии подчинено воле короля!
— Все-все! — подхватили зулумбийцы. Королевский кортеж вывернул к шестьдесят седьмому километру. Подданные почтительно выгрузили Семена, Зягуру и подарки посередине платформы, раскланялись к пустились в обратный путь.
— О-йе-и-о! — затянула, главная запевала государства, голосистая толстуха с завитыми в мелкий бисер волосами.
— О-йа-и-а! — подхватили остальные зулумбийцы, ударили в тамтамы и, ритмично притоптывая, скрылись за поворотом.
«Вот и сказке конец, а кто слушал — молодец», — подумал с грустью Семен.
Впереди показалась трехглазая электричка, загудели рельсы и задрожали провода. Зягура засуетилась, подхватила тюки и свертки, ловко подцепила накрытую мешковиной клетку и поводок с упирающимся перепуганным котом. Сказала что-то ему в треугольное ухо, легонько шлепнула по спине, и кот, мгновенно успокоившись, шагнул за ней в открытые двери вагона. Семен уже не удивлялся, за сегодняшний день он понял, что умение обращаться с животными у каждого зулумбийца в крови. Он едва успел закидать оставшиеся подарки в тамбур, металлические створки с легким шипением сдвинулись, отрезая его от Зулумбии, как хлебный ломоть.
Тронулись. Побежал назад зулумбийский пейзаж, открывая и унося прочь крытые пальмовыми листьями хижины, плетеные заборы, глинобитные сарайчики, дрожащее в горячем воздухе красное заходящее солнце и на его фоне черные, словно выведенные тушью, деревья.
Всю дорогу Семен грустил, прижавшись лбом к грязному стеклу, а Зягура, сидя на полу, напевала безмятежную песню из незнакомых рокочущих слов.
До дома добрались к полуночи. В квартире царила сонная тишина, и только в конце извилистого коммунального коридора дремало пятно электрического света. Похоже,
Эмма Петровна опять забыла выключить на кухне свет. Семен затащил свертки в комнату и прошел на кухню. Наверное, за сегодняшний день у его выработался стойкий иммунитет к любым неожиданностям. Во всяком случае, он нисколько не удивился, когда увидел, что несмотря на поздний час на плите булькает кастрюля и пахнет щами, а посередине кухни стоит и, напряженно вытянув шею, всматривается в черный провал окна неподвижный страус эму. Под ногами Семена скрипнула половица. Страус повернул голову и злобно посмотрел в его сторону знакомым взглядом Эммы Петровны. Семен тотчас нырнул в тень и, бесшумно ступая, вернулся в комнату. Теперь понятно, как Зягуре удалось приручить соседку, помог врожденный зулумбийский талант.
