Виталий Каплан - Масть
– Ну а вы? – строго и даже как-то властно спросил Алёшка. – Вы, Экспедиция? Вы-то его, душегуба, покараете?
– Ох, Алёшка-Алёшка. – Я подошёл к нему, обнял за плечи. – И рад бы обнадёжить, да честно скажу: не знаю. Граф Иван Саввич исполнен гнева и решимости укротить злодея, но он же и говорит: как Бог даст. У князя Модеста огромные связи в столице, к нему государыня благоволит, с ним в дружбе сам Степан Иванович Шешковский, глава Тайной экспедиции. Рапорт граф наш, конечно же, подаст, а вот заводить ли дело, решать будут в Петербурге. Нет у нас тут, в Твери, таких полномочий, чтобы самим над князем следствие устраивать. Потому будем надеяться на Божью справедливость.
Вот так. Ни в коем случае не пережать, не поторопиться. То, что должно созреть в мальчике, пускай зреет без лишней спешки.
– Когда хоронить-то её будут? – глухо спросил тот.
– Завтра третий день получается, стало быть, завтра её и похоронят там, в Старом Логу, на деревенском кладбище.
– Отпустите?
– Вместе поедем, – заявил я. – Нечего тебе сорок вёрст ноги топтать. Заодно, может, сумею с князем переведаться. Теперь мой счёт к нему многократно вырос.
Это произнёс я совершенно искренне, лицедейства никакого не потребовалось. Жаль, конечно, что не могу я тронуть его светлость как следует. «Нецелесообразно, – пояснил дядюшка. – Пока нецелесообразно».
Знать бы ещё, каковы у дядюшки цели.
Глава 16
Солнце напоминало огромное багровое яблоко, снизу надкушенное зубцами чёрных ёлок. А вверху над ним расплескался всеми красками закат. Я вновь подумал, что можно сравнить его с цветком чьей-нибудь души. Тревога, ярость, затаённая тоска, страх и надежда. Причём, судя по плавным переходам тонов, цветок этот не Иной, а очень даже человеческий.
– Ну что, барин, пора? – напомнил Алёшка. Я так и не смог отучить его от подобного обращения, а ведь очень скоро ему оно уже не понадобится. Неловко может выйти.
– Обожди, пускай стемнеет как следует, – охладил я его порыв. – Темнота – наше время. До княжьей усадьбы идти отсюда не более часа, а закат ещё долго светить будет. Лето ж ещё как следует не началось.
– Троица завтра, – задумчиво вздохнул Алёшка. – А после такого дела и в храм-то Божий не войти… страшное же дело…
– Испугался? – придал я своему голосу побольше весёлой злости. – Или пожалел нелюдя? Так я же не тяну, не хочешь, не ходи. Останься с конями, им поспокойнее будет. Вдруг чего…
По правде сказать, ничего лошадкам нашим не грозило, потому что я наложил на них сильное охранное заклятье. Сегодня можно было не жалеть магии. Сегодня самый главный день, итог всех долгих моих приготовлений. И вот мы на поляне, вокруг – мрачный еловый лес, куда никто из крестьян не попрётся, для грибов ещё не пора. Едва сумели провести коней по узкой, перечёркнутой узловатыми корнями тропинке.
– Нет, барин, – твёрдо заявил Алёшка. – Что решено, то и будет. Вместе пойдём. И злодея я сам… вы поперёк не суйтесь, ладно?
Можно ли было ещё месяц назад представить, что способен он говорить с господином своим в таком тоне? Я даже порадовался в душе, что воспитание моё дало столь полезные плоды. Сложная мне досталась задача, но я же с нею справился! Ну, почти. Вот ночью можно уже будет радоваться по-настоящему, с шампанским… впрочем, раньше утра всё равно никакого шампанского не достать, будь ты даже Великим магом.
– Хорошо, Алёша, как условились, – согласился я. – Уверен, что рука не дрогнет? Стрелять-то ты всего месяц как начал учиться. Навык ещё не наработался.
– Ничего, барин, справлюсь. Тут же не монету вышибать со ста шагов, тут всё рядом.
– А если осечка? – коварным тоном поинтересовался я.
– На тот случай вот, – Алёшка погладил рукоятку маленького топорика, подвешенного у него под мышкой в нарочито сделанной петле. Выхватить можно мгновенно – не зря же неделю он упражнялся. Кинжал, мною предложенный, сразу отверг, сказал, топором сподручнее. Я, правда, немного сомневался – одно дело курице голову отрубить, а другое с человеком управиться, но вслух ничего не высказывал. И впрямь, какая разница? Будь у него топор, шпага, турецкий ятаган – всё одно выйдет.
– Тогда снова напоминаю, как действуем…
– Сто раз уже ведь говорено, – поморщился Алёшка.
– А сейчас будет сто первый, – добавил я в голос жёсткости. – Ты меня слушай, я человек военный и на опыте знаю, что от повторения худа не будет. Итак, на выходе из леса разделяемся и в княжеский дом входим разными путями. Ты – через погреба, оттуда на кухню, а дальше уже как я тебе на бумаге расчертил. Я – через окно одной из гостевых комнат на первом этаже, сейчас они пустуют. Ключи-то при тебе?
– Что ж я, совсем дурной, барин? – похлопал Алёшка по карману чёрных штанов из плотной саржи. – А где вы такие добыли-то?
На связке, что я дал ему, болтались три хитро скрученные стальные проволочки. Алёшка думал, что это воровские отмычки – и хорошо, что думал именно так. На деле же был это простенький артефакт «Сезам» – простенький, но редко изготовляемый, потому что не особо и нужный. Иному он без надобности, Иной откроет любые человеческие замки обычным заклятьем Отмыкания… и лишь когда требовалось использовать помощника-человека, тогда на скорую руку брали проволоку, гнули её так, чтобы выглядело убедительнее, заряжали вытянутой из Сумрака силой.
– Забыл, что ли, где служу? – улыбнулся я. – Тайная экспедиция на то и тайная, что знает, как пролезть туда, где дали бы ей от ворот поворот.
И уж тем более не следовало Алёшке знать, что третья проволочка, самая тоненькая, предназначалась вовсе не для отпирания замков. Это тоже был простой артефакт, по действию такой же, как и обычный наш Круг Невнимания.
– А что, ежели князь Модест Яковлевич не одни у себя в покоях будут? – обеспокоился вдруг Алёшка. – Как это мы с вами не дотумкали, что он же с этой своей Лидией Карповной может это… возлежать, в общем.
– Кто не дотумкал, а кто и дотумкал, – наставительно поднял я палец. – Лидия Карповна, как я разведал, второй день мается животом, на горшок каждый час ходит. Отравилась, видно. Не способна она сейчас к постельным утехам. Да и девок-наложниц можешь не опасаться… толковал я третьего дня с доктором Огурцовым, который князя пользует. Вызвали мы с графом Сухоруковым его в Контору, поговорили… допрос, как ты знаешь, снимать нам по сему делу запретили, но просто поговорить-то, без записи, кто ж помешает?
– А при чём тут доктор? – непонимающе уставился на меня Алёшка. Всё-таки кое в чем он дитя дитём, не просекает с ходу такие вещи.
