Дэйв Дункан - Путь воина
Он еще раз окинул взглядом богатства веков, что сверкали около статуи. Ничто из того, что лежало здесь, не могло сравниться с его мечом, но храмовое богатство уже не казалось ему постыдным запасом побрякушек, добытым сорочьим вымогательством. Уолли был потрясен, увидев, как велика дань Богине. Многие тысячи лет люди приносили сюда все самое прекрасное, самое дорогое, что у них было, и дарили это своей возлюбленной Богине. Кто он такой, чтобы их судить? Очень странно замечать, как внешний вид меняет образ мыслей.
Он повернулся к Хонакуре. «Ему можешь доверять», — сказал бог, значит, все остальные доверия недостойны? Уолли еще не успел открыть рот, а жрец уже заговорил.
— Светлейший, совет решил произвести вас в правители немедленно, — сказал он, сияя, — хотя мы предпочли бы организовать более торжественный ритуал завтра или послезавтра.
Он сочувственно взглянул на ноги Уолли и на пятна крови, которые остались на полу, там, где он вставал на колени.
Поблизости никого не было. Их никто не услышит.
— Я не приму должность правителя, — тихо ответил Уолли.
Полная неожиданность Долгие секунды старик не мог подобрать слова. — Но, светлейший, мы же говорили об этом… — наконец пробормотал он. Уолли подавил дьявольский соблазн сказать: «Вы имели дело с Шонсу, а я — Уолли Смит». Он едва сумел сдержаться.
— Очень сожалею, священный.
Хонакура был удивлен, встревожен, он чувствовал, что его предали. Уолли вспомнил язвительное замечание бога насчет дел в храме.
— Мне так приказали, — сказал он просто.
— Приказали?
Воину седьмого ранга? Но вот в глазах его забрезжило понимание, и старик взглянул на эфес меча.
Уолли кивнул.
— Сегодня я разговаривал с богом, — пояснил он мягко. — Бог дал мне этот меч и сказал, что я должен убить Хардуджу. Но он запретил мне оставаться в храме. Я получил задание, я должен исполнить его по воле Богини: Это для Нее важнее, и значит, я должен идти.
Против такого возражать, конечно же, не приходится. Хонакура поклонился.
— Светлейший, это наивысшая честь, которой может удостоиться смертный. Я счастлив уже тем, что встретился с вами.
Все это — только изысканная учтивость, но, может быть, за ней кроется и искренность.
— Сейчас я пойду в казармы, — сказал Уолли. — Мои ноги сводят меня с ума! Быть может, мы поговорим завтра, священный?
— Конечно, светлейший — И тут голос его перешел в шепот. — Опасайтесь измены, светлейший Шонсу!
Уолли опять кивнул и повернулся к своему вассалу. Нанджи был на своем месте, у его левого плеча, и не спускал с Уолли глаз.
Нанджи все слышал.
И огромная опасность нависла над юным воином второго ранга: еще немного, и глаза его вылезли бы из орбит.
Уолли с трудом передвигал ноги, прихрамывая и едва поспевая за своим вассалом, который бежал впереди, как молодой жеребец Они шли к противоположному выходу. Взгляды, которые Нанджи время от времени бросал на своего повелителя, были полны такого благоговения и восхищения, что просто обжигали.
В усталом мозгу Уолли возникла картинка, напоминающая кадр из комикса: над головой Нанджи поднимается воздушный шарик с надписью: «Сначала Хардуджу, потом Тарру, потом Святые Матери, и еще он разговаривает с богами! Черт возьми! Ну и шеф!»
К счастью, дуэлей больше не предвидится, и поэтому он Уолли больше не нужен; но как избавиться от такого помощника, не оскорбив его и не причинив боль?
Они проходили по коридорам, спускались по лестницам, миновали длинные переходы и, наконец, вынырнули на ярко освещенную площадку позади храма. Там стояли несколько больших домов, рабы вскапывали клумбы, полировали косами бархатистые лужайки, тащили бочки с водой Они подошли к тому месту, которое Уолли уже знал, к плацу для парадов, где он успел побывать дважды за сегодняшнее утро.
— А ну-ка! — глухо вскрикнул он, заковылял к низкому парапету, опоясывающему цветники, плюхнулся на него в тени дерева и расслабился. От цветов исходил усыпляющий аромат, слышалось гудение пчел. Он, должно быть, провел на ногах многие часы, потому что солнце уже опускалось и тени вытягивались. Уолли обхватил голову руками. Переутомление, голод, эмоциональное напряжение…
Через некоторое время он поднял глаза и увидел смертельно встревоженное лицо своего вассала.
— Со мной все в порядке, — сказал Уолли. — Просто был трудный день. — Ответом был неуверенный кивок. — Черт возьми, я только разговаривал с богами, но сам-то я не бог! — Теперь слабая улыбка. — Сядь, Нанджи. Скажи, почему никто не оплакивает Хардуджу?
Длинная фигура Нанджи согнулась и опустилась на стену рядом со своим повелителем. Его лицо выдавало борьбу между осторожностью и презрением, наконец презрение победило.
— Это был презренный человек, мой повелитель. Он не сдержал своих клятв. Он брал взятки.
Уолли кивнул. О садизме юноша не упоминает?
Нанджи ринулся в атаку.
— Мой повелитель, скажите, почему жрецы сделали правителем такого человека? Ведь он оскорбляет все воинство!
— Может быть, он был хорошим человеком, до тех пор пока не стал правителем?
Нанджи недоуменно уставился на него:
— Как это, мой повелитель?
— Власть разлагает, ученик!
Сам он долго раздумывал над этой проблемой, но для Нанджи подобные соображения были в диковинку. И Уолли пустился в объяснения. Рассказал он и о том, как насмехалась над ним толпа.
— Благодарю вас, мой повелитель, — торжественно произнес вассал. — Когда я достигну высокого ранга, я не забуду о том, что вы рассказали. Юношеский идеализм светился в его глазах.
— Кажется, все неприятности закончились, Нанджи, — сказал Уолли с надеждой. — Ты не хочешь, чтобы я освободил тебя от клятв?
По выражению лица Нанджи было понятно, что он скорее даст смолоть себя на мельнице или скормить вампирам.
— Нет, мой повелитель!
— И даже от третьей? Это ведь страшная клятва, ученик. Я могу приказать тебе сделать все что угодно — и преступления, и извращения, любую мерзость.
Нанджи только усмехнулся — его герой никогда не сделает ничего подобного.
— Быть связанным такой клятвой — честь для меня, мой повелитель.
Похоже, никогда раньше он не чувствовал себя таким счастливым: светясь отраженным светом, он поднимался в своих собственных глазах. — Ну хорошо, — сказал Уолли неохотно. — Но если ты захочешь стать свободным — только попроси! В сутре говорится, что, как только дело сделано, клятву следует отменить.
Нанджи открыл рот, опять закрыл, посмотрел на Уолли, потом вниз, на свои ноги, и наконец решился:
