Евгений Немец - Корень мандрагоры
– Всегда мечтал поковыряться в навозе, – вставил я шпильку.
– Тогда считай, что тебе повезло, – с улыбкой парировал Мара.
– Зачем… это, ковыряться в навозе? – не понял Кислый, но Мара оставил его вопрос без внимания, пригубил вино, произ–нес задумчиво:
– Но в первую очередь я надеюсь найти мандрагору.
– Так вы это… серьезно? – Кислый, очевидно, понял, что для розыгрыша сцена слишком затянулась. Он стоял возле стола, держа в левой руке откупоренную бутылку портвейна, в правой наполненный стакан, и ошалело таращился на Мару.
– А до тебя только дошло? – произнес Мара без тени иро–нии.
Кислый медленно опустился на табурет. Ни бутылку, ни ста–кан он из рук выпускать не собирался. Так и сидел, глядя на свои носки и разведя в стороны руки, словно сатир, приготовивший–ся вознести почести богу Дионису. Кислый впал в глубокие раз–мышления, не иначе.
Я пригубил вино, сказал:
– Я что-то слышал о мандрагоре… А! Есть французский Linux с таким названием: Mandrake. Типа волшебный Linux и все та–кое.
– Точно, – согласился Мара. – В смысле, про твой Linux я не в курсе, но само слово мандрагора, или по-английски mandrake, в Европе давно считается синонимом волшебства. Упоминание о мандрагоре фигурирует во многих текстах испокон веков, и связано оно с магией, алхимией и медициной. Интерес челове–ка к этому растению понятен. Во-первых: корень мандрагоры напоминает по форме человеческое тело, что само по себе очень символично. Символично настолько, что древние счита–ли мандрагору существом антропоморфным, то есть получело–веком-полурастением. Во-вторых: это растение содержит пси–хотропные компоненты. В частности, алкалоиды гиосциамин и скополамин. В достаточных количествах психотропные состав–ляющие мандрагоры вызывают продолжительные и стойкие гал–люцинации. Схожесть корня мандрагоры с телом человека и ее психотропный эффект с давних пор окружали это растение орео–лом таинственности и как следствие стали источником сотен ле–генд, а то и попросту сплетен. Некоторые из этих поверий инте–ресны, другие грубы и нелепы. В греческой мифологии, например, мандрагора является эмблемой Цирцеи, волшебни–цы острова Эя. Той самой волшебницы, которая превратила то–варищей Одиссея в свиней, а его самого магическими чарами держала подле себя больше года. В этом свете стоит вспомнить наши размышления о вине и культе Диониса. Если древним гре–кам было известно психотропное действие мандрагоры, то по–чему бы им не знать о псилоцибиновых грибах, белладонне или зернах дурмана? Понимаешь, в чем тут дело? Так что вина древ–них греков, скорее всего, являются настойками обычного вина (каким мы его знаем) на листьях или зернах этих растений, а то и на корне нашей мандрагоры… Ну да вернемся к истории. В древ–них поверьях европейских народов считалось, что при помощи мандрагоры можно восстановить мужскую потенцию, найти клад и даже стать неуязвимым. Мандрагору упоминают Пифа–гор и Луций Колумелла. Гиппократ применял мандрагору для ле–чения от депрессии и суицидальных тенденций. Иосиф Флавий действовал более прямолинейно – изгонял ею бесов. Есть упо–минание этого растения у Гомера, Шекспира и даже у Борхеса. Эзотерики восемнадцатого века считали, что корень мандра–горы – мощный сгуститель астральной энергии, а алхимики ис–кали в нем эликсир жизни. Даже в еврейских преданиях упо–минается об этом растении. В Книге Бытия говорится, что Лия зачала от Иакова и родила ему пятого сына, после того как от–ведала мандрагоровых яблок. Речь, очевидно, идет о плодах мандрагоры – довольно крупных ягодах. Некоторые предания говорят, что это растение светится, поэтому его окрестили «све–чой дьявола». Хотя это поверье, я считаю, из разряда баек о цветении папоротника. Другие утверждают, что с помощью мандрагоры колдун может отнять у человека красоту и рассу–док. Вот это, кстати, похоже на правду – любой галлюциноген способен отобрать рассудок, если переборщить с дозировкой. А после того как с лица сойдут намеки на интеллект, ни о какой красоте уже речи быть не может.
– Не растение, а прям философский камень. Кого лечит, а кого калечит, – заметил я.
– Точно, – согласился Мара. – Поэтому мандрагору и наде–ляли душой и характером. К одним она якобы благосклонна, к другим враждебна. В этой связи есть одна интересная легенда. Тот, кто вырвет растение из земли, обязательно умрет в страш–ных муках. Согласно этой легенде, в момент смерти мандраго–ра издает пронзительный крик, и тот, кто услышит этот крик, не в силах его вынести. Поэтому рекомендовалась следующая тех–нология: к растению необходимо было привязать собаку, отой–ти подальше и бросить псу мясо. Собака кидалась за угощени–ем, вырывала растение из земли и… умирала в агонии.
– Занятная технология, – заметил я. – Очень гуманная.
– И что? – подал голос Кислый. Он уже успел высосать поло–вину бутылки своего портвейна и теперь выглядел изрядно осо–ловевшим, но при этом оставался серьезным. – Ты, это… бу–дешь привязывать собаку… к растению?!
– Не стоит верить всему, что в легендах говорится, парень, –успокоил его Мара. – Надеюсь, мы обойдемся без этой, как справедливо заметил Гвоздь, антигуманной техники.
– И как? Как ты будешь… это… ее доставать? – Кислый, вид–но, и в самом деле побаивался крика растения, от которого можно спятить, а то и в ящик сыграть.
– Не волнуйся, – сказал Мара, теряя интерес к этой теме, –как-нибудь выкопаем. Главное – ее найти. – Он глотнул вина, поднял на меня глаза, спросил: – Ну так что, Гвоздь, едем?
При кажущейся простоте вопроса, который прозвучал так, словно речь шла о пятиминутной прогулке по парку, в нем скры–валось напряжение и даже воля. Это было как раз то слово, та фонетическая информационная структура, которая способна влиять на реальность. Трансляция воли, как выразился бы наш уважаемый философ. В комнате стало тихо и напряженно. Кис–лый аж рот раскрыл в ожидании моего ответа. Он таращился на меня, не смея произнести ни звука. В его стакане мелко подра–гивал густой и черно-красный, как запекшаяся кровь, портвейн. Чуть прищуренные глаза Мары, не моргая, следили за моей ре–акцией, словно он хотел проникнуть взглядом сквозь мою че–репную коробку и прочитать ответ на свой вопрос раньше, чем я его произнесу. Я вдруг заметил, что его верхняя губа покры–лась испариной.
– Ка-зах-стан… – произнес я по слогам, удивляясь, как соч–но звучат фонемы в натянутом, словно резина, пространстве комнаты.
Ветер снова бухнул в окно пригоршней небесной воды. За периметром этого шаткого убежища, которое я называл своим домом, уют и защищенность заканчивались, стихия заливала реальность холодной влагой, месила дождь, ночь, хлипкий свет фонарей и одиночество в единую мерзкую массу и гнала этот студень по безлюдным улицам города. Оставь дверь незапер–той, и стихия войдет и оккупирует дом… А в это самое время где-то над бескрайней степью, догоняя горячее оранжево-крас–ное солнце, нисходящее в расплавленный горизонт, нетороп–ливо и величаво, как и подобает царской персоне, парит, ловя раскинутыми крыльями теплые восходящие потоки, властелин степных небес – орел, или беркут, или кто там у них летает?..
