Раймонд Фейст - Слуга Империи
Мара отпустила рабов, а сама помедлила, чтобы полюбоваться вечерним полетом птиц шетра. Это зрелище всегда приносило ей умиротворение, но сегодня навеяло только грусть. Она достала из корзинки благоухающую ветку кекали. Лепестки цветов, нежные и хрупкие, не выносили холода и мгновенно осыпались в жару. Они радовали глаз считанные дни в году. Зато покрытые шипами кусты были на редкость выносливы.
Золотистый отблеск заката угасал с каждой минутой. Босоногий раб зажег фонари вдоль аллеи и поспешил в барак, чтобы не пропустить свой скудный ужин.
Госпожа поймала себя на том, что ее мысли постоянно возвращаются к Хокану. Он гостил у нее несколько месяцев назад, но пробыл совсем недолго: приехал к ужину, утром позавтракал и после недолгой беседы распрощался. В то время какой-то поворот в Игре Совета требовал его незамедлительного возвращения домой. От Мары не укрылось, что Хокану мучился угрызениями совести: он должен был ехать прямиком в отцовское имение, но вместо этого сделал крюк, чтобы хоть мимолетом повидаться с ней.
Разумеется, она не подала виду, что ей льстит такое внимание. Общество желанного гостя приятно волновало ей кровь, но Мара боялась даже подумать, чем могут завершиться его ухаживания. Да, она признавалась себе, что увлечена этим благородным юношей, но после кошмарных унижений, пережитых в браке с Бантокапи, не допускала и намека на продолжение отношений с мужчинами.
Скрип гравия на садовой аллее прервал ее размышления. Обернувшись, Мара различила долговязую фигуру.
— Вот ты где! — По одному лишь непочтительному обращению — не говоря уже о чужеземном выговоре — любой узнал бы дерзкого мидкемийца. — Весь вечер тебя ищу, — продолжал Кевин. — Спросил у Накойи, да эта карга молчит как пень. А слуги от меня шарахаются; пришлось выследить Люджана после смены караула.
— Вернее сказать, он позволил себя выследить. — Маре не хотелось думать, что чужеземец перехитрил ее лучшего воина.
— Не спорю. — Кевин обогнул цветник и остановился перед ней. — Мы с ним побеседовали о приемах боя на мечах. Наша тактика отличается от здешней. В лучшую сторону, разумеется.
Подняв голову, Мара увидела, что мидкемиец с усмешкой ждет очередной отповеди, и решила ни за что не вступать с ним в перепалку.
В свете фонаря вьющиеся волосы Кевина отливали медью. В портняжной мастерской ему успели сшить белую рубаху с длинными, свободными рукавами, поверх которой была надета туго подпоясанная куртка. Мускулистые ноги от бедер до самых щиколоток теперь скрывались под плотными штанами. Простой серый цвет костюма выгодно оттенял его шевелюру, бороду и шоколадный загар. Впечатление портили только стоптанные сандалии, которые выдал ему надсмотрщик в самый первый день. Проследив за взглядом госпожи, Кевин рассмеялся:
— Сапоги еще не готовы.
Ни на кого не похожий, он отличался своеобразной варварской красотой. Мара даже забыла сделать ему выговор за непочтительное обращение. Правда, невольник пошел на уступку: он отвесил поклон, пусть и на мидкемийский манер.
— Насколько я понимаю, так у вас в Королевстве выражается почтение к даме? — спросила властительница с некоторой долей ехидства.
Кевин ответил с озорной улыбкой:
— Не совсем так. Ты позволишь?..
Мара склонила голову, но тут же вздрогнула от прикосновения к своей руке.
— Мы приветствуем даму вот так. — Кевин уверенно поднес ее пальцы к губам.
Поцелуй был совсем легким, как дуновение ветерка, но Мара, опешив, хотела сразу же отдернуть руку. Однако Кевина это не остановило. Привычная одежда и теплая ночь подтолкнули его к новому безрассудству. Он покрепче сжал узкую, нежную ладонь, оставляя госпоже возможность вырваться — правда, не без усилия.
— Иногда мы приглашаем даму на танец, — произнес он, обнял ее за талию и закружил в желтом свете фонаря.
От неожиданности Мара рассмеялась. Она даже не успела испугаться. Негромкий смех Кевина и упоительный аромат цветов вывели ее из пучины мрачных раздумий. Ощущение его силы согревало Мару. Рядом с ним она выглядела совсем маленькой, словно кукла, и с трудом поспевала за незнакомыми движениями. В какой-то миг он едва не наступил ей на ногу, но его реакция была мгновенной. Отпрянув назад, он споткнулся о цветочную корзину, оставленную на дорожке, однако и не подумал разжать объятия. Падая на спину, Кевин увлек за собой Мару и в последний момент развернул плечо, чтобы она при падении легла на него, как на подушку. Его руки скользнули по ее спине и остановились на талии.
— Ты не ушиблась? — спросил он с непривычной теплотой.
Мара не сразу нашлась что ответить. Кевин шевельнулся, протянул руку и поднял с земли цветок кекали. Потом он сжал стебель зубами, все той же рукой очистил его от колючек и вставил в разметавшиеся волосы Мары.
— У нас растут очень похожие цветы, только мы их зовем по-другому.
У Мары поплыло перед глазами. Кожа на шее, в том месте, которого коснулась рука Кевина, горела как от ожога.
— Как же они у вас называются? — негромко спросила она.
— Розы. — Кевин почувствовал, как у нее по телу пробежала дрожь. Еще крепче прижав Мару к себе, он прошептал:
— Только у них не бывает такой дивной синевы.
Его бережные прикосновения не внушали страха. Мара даже не пыталась высвободиться. Кевин застыл, ожидая хоть какого-то отклика. Но она не шелохнулась; только непокорные волосы рассыпались волной по его груди, накрыв шнуровку белой рубахи. Тогда рука Кевина поднялась выше по ее спине и скользнула вдоль ворота платья. Мара вспыхнула; ей показалось, что изнутри ее пожирает пламя.
— Госпожа? — вопросительно шепнул мидкемиец, отводя пряди волос с ее лица. — Можно, я тебе кое-что скажу? В наших краях розы преподносят женщине в знак любви.
— Любовь — это не для меня, — отозвалась Мара с неожиданной резкостью. Кевин почувствовал, как она сжалась у него в объятиях. — Благодаря мужу я узнала о любви более чем достаточно.
Кевин только вздохнул; он повернулся и, вставая, поставил Мару на ноги.
Его недюжинная сила пробудила у Мары воспоминания детства: так же бережно поднимали ее могучие руки отца, когда она была совсем маленькой. Стоило Кевину отстраниться, как его госпожу обдало холодом. Он усадил ее на каменную садовую скамью, а сам отступил, ожидая приказаний.
Мара старательно делала вид, будто ничего особенного не случилось. Это стоило огромных усилий. У нее в груди бушевал настоящий вихрь. В душе еще гнездился ужас перед жестокостью Бантокапи, а тело молило о новых и новых прикосновениях этих сильных и ласковых рук. Кевин стоял без движения. Когда молчание сделалось гнетущим, он понял, что должен сгладить эту неловкость.
