Николай Ярославцев - Меч Шеола
— А теперь все за порог. — Скомандовал он. — Неждан, встань рядом с лучиной. Охлябя, никого не пускать.
Голос твердый, не поспоришь.
— Что делать собираешься?
— Сказал уже, волхвовать буду. Или ты, Ратимир, иголки бабьей забоялся?
Вопрос был с хитрецой, с подначкой. И. не сдержавшись, он оглушительно крякнул.
Косит глазом, чтобы увидеть, что над его спиной парень мудрует. Но разве увидишь глазом, что там делается, когда и за плечо не заглянешь? Спина же уже чувствует ровное тепло. Разливается оно по всему телу, клоня в сон. А над собой слышит такой же ровный и теплый шепот.
— Дедка Врана тоже спина донимала. И ноги болели. Так он меня и обучил этому волхвованию. Но я так думаю, что и не волхвование это. — Тихо говорит он. — А как встанет, так и на коне от него не убежишь.
И уже ворчливо прикрикнул.
— Неждан, я же тебе сказал, встань рядом, чтобы под рукой быть. А ты, Ягодка, брысь за порог и следи, чтобы нос не совали в двери.
Проводил бэра взглядом и взял в руки иглу.
Ворон перелетел со стола на колышек и склонил голову на бок, наблюдая за его руками. А Радко коснулся спины пальцем. Поводил им, словно пытаясь что-то отыскать и, не задумываясь, медленно, плавно вращая иглу между пальцами, вонзил ее в тело почти наполовину. У Неждана, который, как и ворон, не отрываясь следил за его действиями, заныли зубы и похолодели пальцы. Радогор, же, не замечая его внимательного и не много испуганного взгляда, втыкал в широкую спину Ратимира иглу за иглой.
— Не больно ли уколол? — Время от времени, спрашивал он, вращая иглу. — А то, бывает, сдвинешь иглу на волосок, так боль аж в маковке отзовется и до самых пят пронзит.
И прошелся ловкими пальцами по иглам еще раз. Затем взял у Неждана горящую лучину и разогрел ее огнем каждую.
— Теперь же лежи смирно, старшина, не шевелясь.
У Ратимира и в мыслях не было шевелиться. Лежал, уперев бороду в кулак, глядя в стену, и засыпал под тихий далекий голос.
А Неждан со священным трепетом смотрел на торчащие в спине иглы и не понимал, как так можно в живого человека иголки втыкать, а потом ждать, что тот разом оздоровеет. Их волхв про такое волхвование ни сном, ни духом… А это уж и не волхвование, а чистое колдовство.
Диво!
Но все же решился.
— Ныне с тобой ночевать, в избе воинской буду я, Радогор. А то тоскливо одному будет. С сумерками все по стенам расползется, черные тени по стенам разбегутся. А ты один.
Довод был хлипкий, это понимал и сам Неждан. Но другого под рукой у парня не оказалось, и он с надеждой глядел на Радогора.
— А Ратимир? — Скупо улыбнулся Радко.
— Ратимир хворый. И весь в иголках, как ежик, лежит. — Нашелся Неждан.
— Я тоже остаюсь.
Охлябя сунул голову в приоткрытую дверь. Одним духом, на короткой ноге сбегал на пристань и успел вернуться.
С Нежданном какое веселье? Отвернется к стене и ну храпеть.
— А ты? — Обиделся Неждан и засопел носом.
— Я другое дело. До сна не охоч и сказок много знаю.
Радогор, не дослушав их спор, вышел за порог и прикрыл за собой двери.
— Вы бы, судари мои, не подпирали спиной двери, а выбрали бы лучше пока место за тыном укромное, от глаз подальше и поставили бы там плах, штук с пять, чтобы было куда стрелы метать. И палец крепких в руку длиной настрогали десятка два, коими вместо мечей биться будете, чтобы не зарезаться. Завтра со светом и начнем.
Вои губы надули и нахмурились. Не бывалое дело, чтобы воев, как отроков сопливых деревянными палицами учили.
Но иначе посмотреть, Ратимир и трех раз мечом махнуть не успел. А он ли не боец? Да и воевода Смур строго — на — строго прекословить запретил.
Учить, пока время есть, буду, как самого волхв Вран учил.
И покраснел. Прежде ни когда бы так дерзко не позволил себе с воями разговаривать. Исчез за спасительной дверью и подошел к Ратимиру. Тот, спал, уронив голову на кулаки. Снова покрутил иглы между пальцами.
— Не мешают, сударь Ратимир?
Старшина, сквозь сон, что — то пробормотал не разборчиво. Боль улеглась и во всем теле чувствовалась не бывалая легкость. Так бывало, когда таскаешь целый день тяжелые кули на спине, а потом сбросишь последний на землю и словно вполовину вырастаешь. Прогнал сон неимоверным усилием воли.
— Не здешнее это волховство было, Радогор. И бой твой не здешний. — Говорить старшине не хотелось, до того нега разобрала. — Тайный это был бой. Подлый. Как и тот удар, которым ты меня поразил бы, будь на то воля. Из чужих земель все это. Слыхивал я про такое, но ни как не думал, что здесь встречу. Скоро ли?
— Так я убрал уже все, пока ты ворчал и сетовал.
Иголки на земле в ряд лежат. Радогор рядом с лавкой стоит и с улыбкой на него смотрит.
— Пробегись по избе.
Ратимир послушно прошелся по избе вдоль стен.
— А теперь наклонись.
Проследил за тем, как старшина сгибается в поясе.
— Теперь в другую сторону прогнись.
Можно было и не спрашивать. По лицу старшины можно было судить, что помогло волхвование. Словно помолодел Ратимир. И тело по — молодому слушается. И в поясе не ноет, не свербит.
— Завтра снова иглы тебе поставлю. А там уж поглядим. Лучше бы, хоть дней пять тебе ко мне походить Верней бы было. Но тяжелое тебе пока, сударь Ратимир, лучше не поднимать, чтобы снова боль не разбудить. А затем сможешь жить, как прежде, до того весла…
Ратимир с удивлением посмотрел на парня. Говорит твердо, словно и возражений не ждет, как поживший, потоптавший дороги, муж. И глаза не юношеские. Уверенные глаза.
— Ныне же здесь, на лавке спать будешь. Я тебе на ноги и на спину к ночи еще раз руки возложу. Позвонки после весла разом не поправишь. Вижу, что весло крепкое было. И руки крепкие были.
Угадал Радогор. И весло было крепкое. А рука того крепче.
Ветер в ту ночь поднялся невиданный. Прибрежные деревья в воду валил и рекой гнал на полдень. Их лодии по все реке разметал и глазом повести не успели, а не то, сообразить. Что делать и как быть. Понесло по воде, как по морю — океану и хряснуло о прибрежный камень. Подхватило волной и бросило на берег. Оглянуться не успели, как из — за стены дождя выпрыгнули на них прибрежные люди, окружили со всех сторон и разом посекли половину.
На Ратимира наскочили сразу двое. У одного он сразу меч из рук выбил и рукоятью своего меча его ошеломил. С другим же наскоро не получилось. Очнулся под холодной водой тот, которого он успокоил рукоятью меча. На беду ему в руки попало весло Лодейное. Тем веслом он и ублаготоворил его. Добивать его не стали. Решили, что после весла долго не проживешь. Торопились лодии грабить, пока товар вода не унесла. Лодий же ни одной после того разбоя и бури не уцелело. И народа треть осталась. А потом еще и ждать долго пришлось, пока кто мимо водой пойдет и их подберут. Домой попал в беспамятстве. Хорошо еще не бросили. А могли и бросить.
