"Инквизитор". Компиляция. Книги 1-12 (СИ) - Конофальский Борис

И форма вопроса, и тон сразу все расставили на свои места. Таким тоном такие вопросы задают господа своим холопам. Волков сразу понял, что перед ним дочь барона. Обычно холодный и спокойный солдат чуть замешкался с ответом, и вместо фразы, которая могла бы их уровнять, типа: «вам бы следовало знать, кто я» или «не думаю, что это вас касается» он, чуть не заикаясь, промямлил:

— Я коннетабль вашего батюшки.

— И что тебе здесь нужно, коннетабль батюшки? — язвительно произнесла красавица.

— Я хотел встретиться с вашей служанкой.

— Зачем? — в голосе девушки слышалась насмешка, — тебе, что, нужно кружева нашить, или сделать укладку волос как у меня?

— Нет, — смутился солдат. — Я хотел задать ей пару вопросов.

— Может, ты хочешь спросить, не станет ли она твоей женой? Так вряд ли такой дурень ей нужен. Она тебе откажет.

— А вам-то откуда знать? — вдруг с раздражением спросил Волков.

В ответ девица хмыкнула и спросила:

— А что с твоей рукой? Что за увечье?

— С кровати упал, — зачем-то ответил солдат и сам не мог понять, зачем.

— Еще и хромаешь к тому же. Что ж ты думаешь, увечный да хромой может заинтересовать мою служанку? Или может быть ты богач?

Волков поймал себя на мысли, что он собирается сказать, что он не беден, и что есть женщины, которых он мог бы заинтересовать и без денег, и что он хоть и хром и пока что однорук, он еще многим мужам может преподнести урок, и еще кучу всякой дури похожей на оправдание. Но вместо этого солдат вздохнул и сухо произнес:

— Мне нужно поговорить с вашей служанкой.

Она посмотрела на него даже не с насмешкой, она посмотрела на него с презрением и сказала:

— Перебьешься, — и попыталась закрыть дверь.

— Нет, не перебьюсь, — начинал злиться солдат, подставив ногу, он не дал запереть ей дверь, — сейчас я пойду к барону и получу его одобрение и отправлю к вам сержанта и пару людей. И сержант приволочет вашу служанку либо за ноги, либо за волосы, и я задам ей все вопросы, которые хотел задать.

Он уже взял себя в руки и говорил все это медленно и с расстановкой глядя ей в глаза. Первое смятение прошло, и он уже полностью владел собой, хотя эта белокурая женщина его просто взбесила. Солдат продолжил:

— И даже если барон не даст мне своего согласия, я подкараулю вашу служанку либо во дворе, либо на стене, и все равно с ней побеседую. Вам ясно?

Теперь красавица его уже не презирала, теперь она смотрела снизу вверх, исподлобья.

— Задай вопросы мне, если они пристойны, я тебе сама за нее отвечу.

Волков едва заметно кивнул и спросил:

— Ваша служанка из Ламбрии?

— Из тех мест.

— Она грамотна?

— Нет, — без запинки ответила молодая красавица глядя ему прямо в глаза…

— У нее здесь есть родственники или земляки?

— Нет, она здесь одна.

У Волкова вопросов больше не было, вернее, вопросов не было к госпоже, а служанке он задал бы еще десяток и он произнес:

— Спасибо.

— Если у тебя будут еще вопросы, и ты захочешь их задать, пришли сначала своего холопа, чтобы получить разрешение на это, — холодно произнесла красавица.

Солдат ничего не ответил, он повернулся и пошел к своей башне. Он шел, пытаясь не хромать. Так, не хромая, он дошел по стене до своей башни, закрыл дверь и перевел дух. Здесь по-прежнему воняло кошками, а его самого потрясывало. Давно, давно его никто так не выводил из себя как эта… женщина. Надменная и заносчивая до хамства, каждым своим словом пытающаяся оскорбить, унизить.

Он зашел в свою комнату, тут было тепло, тут был Еган, запах кошек почти не чувствовался, горел камин. Слуга принес большую кучу сухой соломы, накрыл ее рваной дерюгой, устроив себе добрую постель, и валялся, глядя в потолок. Солдат уселся на кровать, протянул ногу Егану, тот потянул сапог:

— А как народ относится к госпоже? — спросил Волков, из головы которого все не шел разговор с молодой госпожой.

— К госпоже-то? Хорошо. Она добрая, набожная, на праздники детям пряники дарит.

— Добрая, набожная?

Солдат понял, что они говорят о разных госпожах.

— Я имею в виду дочь барона, — сказал Волков.

— А, так вы про эту? Ну, так что ж, барыня она.

— Барыня? — солдат не понял смысла вложенного Еганом.

— Ага, барыня. Мы холопы, а она барыня. Она нас вроде и не видит, мы вроде есть, а вроде нас нет. Так же и мы к ней.

— Ничего я не понял, — сказал Волков, подавая вторую ногу Егану. — Видит, не видит, любите вы ее?

— Ну а как тут объяснить? Вот, к примеру, барона все боятся, но уважают. Баронессу все любят, она и на лекаря денег может дать, и подарки на рождество дарит, а молодая госпожа… ну, даже не знаю. Вот как-то гнала она лошадь по деревне, и сбила мальца десяти лет, малец в грязь кубарем, а она как ехала, так и ехала, даже не глянула.

— Насмерть?

— Да нет, вроде выжил. То-то и оно, что даже вы спросили, а ей все равно, она как ехала, так и ехала. Любой человек, даже такой как вы, жалость бы проявил…

— Что значит, такой как я? — спросил Волков, укладываясь на перину.

— Ну, такой как вы — душегуб.

— Что? — солдат приподнялся на локте. — Я по-твоему душегуб?

— Ну а кто ж вы? Вы за свою жизнь, сколько душ на тот свет спровадили? Молчите? Вот то-то и оно, много.

— Да ты-то откуда знаешь?

— Да как откуда же? Вы ж только на днях четверых проводили. Да еще каких! — Еган поднял палец вверх. — Что б таких на тот свет спровадить, руку-то надо набить. И, думаю, не одной дюжиной обошлось, — он на секунду задумался, как будто считал что-то, и затем кивнул головой. — Точно не одной.

— Дурак ты. Что же они, по-твоему, ангелы были? Или они меня не убили бы, если смогли?

— Ну, уж не ангелы они были и убили бы вас за милую душу, не будь вы такой ловкач. И наших бы еще побили, да только все одно — они души божьи.

— И, значит, я душегуб.

Еган выразительно развел руками и начал чистить сапоги.

— А раз ты такой правильный, что ж ты просил меня научить тебя воинскому ремеслу? Тоже хочешь стать душегубом?

— А что ж, — вздохнул Еган, — глядя на вас, скажу: душегубство дело прибыльное.

— Ну, раз прибыльное, то надо учиться. Бери-ка копье, щит, и давай, учись. Только на улицу иди.

— Что, сейчас что ли?

— А что такого?

— Так темнеет уже.

— Ничего, триста раз сделаешь, и спать пойдешь.

— Ну…

— Бери копье и иди учиться, — настоял солдат. — Ишь, тоже мне, святоша…

Еган вздохнул опять и полез в кучу, где были сложены доспехи и оружие.

— И не ставь сапоги мои так близко к огню, болван. И поутру что бы не забыл смазать их салом, и что б на заре кони были уже оседланы, не дай бог проспишь.

— Ясно, — грустно сказал слуга, а Волков повалился на перины.

Давно, давно он не испытывал таких ощущений: тепло, мягко, сытно, ничего не болит, и не нужно в ночь и в дождь заступать в караул. Вот так и жили благородные. Так жили обладатели гербов. Он думал, если все получится, то у него тоже будет герб, и дом, и перины.

Он задвинул занавеску кровати и теперь даже сквозняк не беспокоил его, даже можно было пока не укрываться, и тут черт дернул его подумать о женщинах и он сразу вспомнил ее. И десяток мыслей начали рвать его предсонное умиротворение в клочья, как волки дерут падшую лошадь. Он начал вспоминать весь разговор, вспоминал все до мелочей. И сейчас, вспоминая это, он понял, что построил бы разговор иначе, произносил бы другие слова, и стоял бы по-другому, и смотрел бы правильно, и использовал бы другие интонации. Собственные ошибки и откровенное хамство молодой госпожи вызывало в нем прилив раздражения. Каждая колкость этой девицы провоцировала в нем новую волну гнева. И сон ушел, не оставив и намека. В узком окне стало совсем черно, а он все лежал и злился. Уже и Еган вернулся неразговорчивый, завалился на свою солому и молчал.

— Как зовут молодую госпожу? — спросил солдат.

— Хедвига, — обычно Ядвигой.