Василий Доконт - Траурный кортеж
Василий не стал препираться — пусть себе. Он прошёлся по комнате на дрожащих от слабости ногах, но головокружение, к счастью, прошло. Что-то левая нога слишком уж неудобно чувствовала себя при ходьбе: то ли мышцу потянул в бедре, то ли залежал неудобно. Проведя рукой по бедру, он нащупал длинную впадинку, на ощупь — как след, надавленный складкой одеяла.
«Точно, залежал».
Повернувшись левым боком к одинокой свече, он посмотрел на свою ногу. Не одеялом это надавило, совсем не одеялом. На бедре у него красовался длинный, сантиметров пятнадцати, шрам, ещё покрытый розовой молодой кожицей.
«— Надо же! Где это меня так?»
«— Пить надо меньше, — тут же откликнулась Капа, — тогда и спрашивать не придётся».
«— Хорошо, что напомнила. Мне не только пить, но и есть ужасно хочется. Что же это меня голодом морят? Как думаешь, Капа?» — король приподнял свечу в поисках хоть чего-то съестного, но не нашёл: на столике рядом с кроватью обнаружились только подсвечник с пятью свечами да оплавленный кусок металла непонятного назначения.
Запалив от одинокой свечи — свечи на подсвечнике, король уселся разглядывать странную железяку. А что ещё прикажете делать голодному королю?
«— Могли бы и позвать кого-нибудь! Небось, корона не упадёт, — съязвила недовольная Капа. — Под дверями спальни народу видимо-невидимо. Аж сюда слышно, как сопят».
«— Потом, Капа, позже. А знаешь, дорогуша, эта железяка сильно напоминает мне рукоять моего меча: смотри, и в руку как раз ложится, — с рукой тоже было не всё в порядке: кожа на ладони показалась пересохшей и шершавой, и Василий долго рассматривал ладонь, розовую, как у младенца. — Похоже, и здесь у меня шрам. На всю ладонь — от ожога. Это, и в самом деле, мой меч, Капа… Это когда Маска долбанула, помнишь?».
«— Ещё бы, сир. Она — ка-а-ак жахнет, а все — ка-а-ак попадают… Просто жуть, сир».
Король взял подсвечник и пошёл к зеркалу — искать на лице следы от взрыва.
Следов оказалось немного, всего один. Зато на всё лицо.
«— Здорово, вождь краснокожих! — приветствовал Василий своё краснорожее, хоть прикуривай, отражение. — И как только глаза остались целы?»
Отражение криво улыбнулось ему из зеркала и подмигнуло левым глазом с опалёнными ресницами. От бровей тоже мало что осталось, а седая раньше борода, пригорев, приобрела какой-то рыжевато-красный оттенок, словно напиталась огнём, опалившим короля.
От созерцания собственного обожжённого лица Василия оторвал капризный голос
Капы:
«— Сир, Вы ведёте себя вызывающе! Здесь же дамы!»
«— К чему это ты?»
«— К тому, что кому-то пора надеть штаны. Ещё и в зеркало пялится!»
Только тут Василий сообразил, что всей одежды на нём — одна гномья тонкая металлическая рубаха под названием «чешуя», снять и надеть которую он сам не может: есть в ней хитрый гномий секрет, известный только гному Эрину, да магу-зодчему Бальсару. И если он, король, в ней сейчас, когда после ранения валяется в кровати, то значит снять её с его королевского тела некому. Ни
Эрин, ни Бальсар не позаботились раздеть короля… Живы ли они оба?
Не на шутку встревоженный судьбой своих друзей, король едва не выскочил за дверь, в кабинет, как был, если бы не Капа:
«— Штаны же, сир!»
В ногах кровати, на длинной лавке, нашлись и штаны, и прочая одежда, и сапоги, и полный доспех с мечом и кинжалами. Всё было новое, с иголочки, и, как и прежде — гномьего производства.
Торопливо облачившись, король застегнул пояс с мечом, мимоходом отметив, что оружие отлично сработано и будет, пожалуй, получше того, оплавленного. Глянув мельком в зеркало, король под Капино: «- Вам бы красным светом в светофоре подрабатывать!» открыл дверь, ведущую в кабинет:
— Ну, здравствуйте, господа! Рад вас видеть!
2.Кабинет был ярко освещён утренним зимним солнцем, и короля по глазам, видимо, ещё не совсем здоровым, ударило резкой болью. Сквозь выступившие слёзы Василий едва разглядел, что в кабинете почти никого нет. Лишь двое, сидя в креслах, как раз и издают расслышанное Капой через дверь сопение. Только здесь, в кабинете, это сопение оказалось храпом, громким и очень знакомым храпом: неудобно скрючившись в креслах, заливисто храпели Бальсар с Эрином. Значит, живы. Оба. И маг, и гном.
Король не стал здороваться снова, чтобы не будить, а, утерев болезненные слёзы, подошёл к столу за вином и закусками.
«— Это — непорядок, сир! Мы с Вами тут, понимаешь ли, при смерти, а они дрыхнут без задних ног. Эх, палача бы сюда! Ну, позовите же кто-нибудь палача!»
«— Зачем тебе палач, хрустальная ты моя? — король усиленно набивал желудок, в котором, казалось, отродясь, не побывал ни один кусочек пищи. Преимущество разговоров с Капой в том и состояло, что полный рот им совершенно не мешал. - Чем палач может тебе помочь?»
«— Разбудит Ваших ленивых подданных, и мы, наконец, узнаем подробности сражения. Вам хорошо, Вы всё это время без сознания провалялись, а я ждала, мучалась. Да, прекратите же Вы есть, сир! Пора выслушивать доклады».
«— И сколько же времени я был без сознания?»
«— Много, сир, много. Мне надоело ждать. Ну, почему я такая несчастная, что без Вашей помощи не могу общаться с людями?»
«— С людьми, Капа, с людьми».
«— Какая разница, сир, если всё равно не могу… Кстати, Вы сами будете виноваты, сир…»
Неосторожен тот мужчина, который не слушает женщину. И не имеет значения, есть у неё тело, или нет. Василий убедился в этом, когда потянулся за кувшином с вином: рука неловко дёрнулась, и не взяла кувшин, а сбросила его на пол. Мраморная плита на полу кабинета пыталась смягчить удар, как могла, но ничего из этого не вышло. Кувшин разбился, и громким своим звуком «крак!» разбудил обоих королевских соратников.
«Не забыть сказать Астару, чтобы постелил здесь ковры, — подумал король, беря другой кувшин. — А ты, Капа, если ещё раз вмешаешься в мои действия, когда не надо…»
«— А когда надо — можно?»
«— Когда надо — можно, само собой».
И король отвлёкся от разговора с Капой, чтобы выпить вина и обнять своих единственных в Соргоне друзей, единственных, кто знал его, Василия, обычным ещё человеком, и общался с ним не только через барьер власти. К тому же, как это не странно звучит, Эрин и Бальсар были ещё и единственной связью с миром Василия, потому что только они, побывав в Чернигове, могли разделить воспоминания короля о прошлой его жизни. Ну, кроме Капы, конечно.
Радость всех троих от встречи была неподдельная, и нечего удивляться, что вволю наобнимавшись, принялись они незаметно вытаскивать соринки из глаз, тщательно пряча неожиданную свою чувствительность. Странные, всё же, существа эти мужчины.
