Андрей Ренсков - Дети Барса. Туман над башнями (СИ)
— Хвала богам, у него есть вы, господин. И ваша стража.
— Да! — согласился капитан. — Ты прав, Поз. Однако поторопись: никто не сделает нашу работу за нас.
— Станет ли господин ужинать?
— Нет, — бросил капитан через плечо. — Ужинаю я сегодня дома, в обществе двух городских судей и помощника суффета. Армейского тупицу, конечно, можно было и не звать. Но уж больно он забавляет мою жену и дочек.
— Да пошлёт им Гаал здоровья и богатства.
Уже сидя в паланкине, капитан пожалел, что проявил несвойственное ему благодушие, отказавшись от мечников. Сейчас их тяжёлые доспехи и кулаки пришлись бы весьма кстати. Несмотря на полуденную жару, улицы были полны народа, и носильщики, отпихивающие прохожих, не справлялись. Паланкин вяз в толпе, наполнялся пылью и зноем, настроение стремительно портилось.
А ведь ещё вчера эта поездка сулила только приятное.
— Само по себе дело решённое, — прошептал на ухо городской судья, один из приглашённых на сегодняшний ужин. — Но ваши свидетельства придадут ему завершённость и монументальность. Произойдёт полное торжество закона.
— М-м-м, — неопределённо кивнул капитан, высасывая мозг из фазаньей косточки. — Что же натворил этот человек?
— Утверждает, что занял денег одному достойному гражданину. Требует их обратно, ссылаясь на какую-то расписку, которую, несомненно, нарисовал сам.
— Вот же мерзавец! — посочувствовал капитан. — А чем мои показания смогут помочь этому достойному гражданину?
— Суд будет вершить королевский судья Котар. — Гость шептал так тихо, что приходилось напрягать слух. — Большой человек, с ним надо быть аккуратнее. Он весьма близок к Закхею, старшему из мытарей.
— Я слышал об этом Котаре, — соврал капитан. — Говорят, он очень осторожен и неглуп.
— И берёт дорого, — пожаловался судья, уже совсем по-свойски. — Весьма трудный человек, да к тому же и пьяница. Без ваших показаний будет сложно добиться истины.
Был он ещё не стар, но уже лыс: жидкие волосы росли только на шее и затылке. Кожа была усыпана пятнами разных оттенков, часть которых покрывала короста. В некоторых местах они кровоточили — это было заметно даже сквозь слой пудры. Когда губы судьи приближались к уху, зловоние гниющей плоти, смешанное со сладким запахом сернистых мазей, мешало дышать и думать.
— И что это за истина?
— Что владелец расписки ранее был судим за махинации с документами и подлог. Потом выступит наш человек, обученный сличению почерков, и дело выиграно. — Судья пил вино большими глотками, испытующе глядя на собеседника. — Если вы поможете установить истину, достойный гражданин, о котором мы говорили, согласен уступить в вашу пользу десятую часть долга.
— О какой сумме идёт речь? — поинтересовался капитан, и, услышав цифру, широко улыбнулся. — Этот достойный гражданин щедр, а щедрость — качество, угодное богам. Я сообщу суду истину. Говорить правду легко и приятно.
— Вы очень хороший человек, — многозначительно произнёс судья. — И мне кажется, боги со временем вознаградят вас за это. Вы далеко пойдёте.
Кто бы мог подумать, мрачно подумал капитан, что это случится так скоро. Только не в том смысле, на который намекал вонючка, а в самом прямом. Что придётся оставить паланкин и целых два квартала протискиваться сквозь толпу на своих двоих. Какие уж там теперь складки на тунике!
Но это оказалось только началом мучений — похоже, что боги решили испытать несущего истину целым ворохом затруднений. Несмотря на то, что дело было последним и должно было решиться до полудня, солнце уже стояло в зените, а на площади всё ещё толпился народ, скучающий, вялый, перегревшийся.
— Чего тянут? — спросил капитан у одного из своих лейтенантов, охранявших подсудимых. На скамье их сидело ещё четверо, и один из них был тем самым, из-за которого пришлось проделать долгий путь сквозь потную толпу. Утомлённые жарой и ожиданием, все они казались законченными злодеями. Их лица несли печать обречённости: быстрей бы уже всё кончилось.
— Судье нездоровится, господин, — ответил лейтенант. Этот был из своих, старая гвардия. Поэтому капитан не стал срывать на нём накопившуюся злобу. Похоже, лейтенанту тоже пришлось несладко: его потное лицо было покрыто приличным слоем серой городской пыли.
— Что с ним?
— Похоже, что перебрал вчера и разомлел. Десять раз отлучался, и два раза засыпал. — В голосе лейтенанта сплелись тоска и зависть. — Будить не посмели.
— Дело о фальшивой расписке когда?
— Только боги знают. Но перед ним ещё трое.
— Ускорить-то можно?
— Это же королевский судья, господин, — устало ответил лейтенант. — Подчиняется только королю.
Носильщики стояли сзади, понуро вжав головы в плечи и пряча за спиной корявые, изуродованные работой, руки. Капитан выбрал самого ближнего:
— Куда смотришь, свинья?
— Господин? — только и успел спросить тот. Этого было довольно. Кулак с хрустом врезался в скулу, тяжёлый удар отозвался болью в запястье, но голова слуги лишь слегка откинулась назад. Преодолевая боль, капитан бил снова и снова — хлёстко, с оттяжкой. Голова моталась из стороны в сторону, усталый лейтенант старательно разглядывал плывущие по небу редкие облака, кровь брызгала в пыль под ногами.
— Хорошо, — признался капитан, брезгливо вытирая тяжёлые перстни. — Теперь-то ты будешь знать, как надо глядеть на господина.
Избитый дёрнул разорванной в лохмотья щекой и медленно опустился на колени, сплёвывая в пыль кровавые ошмётки. Трое оставшихся невредимыми носильщиков испуганно зыркали исподлобья. Раздражение нисколько не уменьшилось, скорее наоборот. Плохо дело.
— Господин, — пришёл на выручку лейтенант. — Вон в том дворике можно присесть и отдохнуть. Кажется, там даже подают холодные напитки. Когда начнётся, я пошлю за вами человека.
Маленький дворик, расположившийся в тени западной колоннады, и впрямь был хорош для отдыха. Там стояли прохладные каменные скамьи, росли причудливые пустынные растения, и даже журчал небольшой фонтанчик.
— Откуда здесь вода? — пробурчал капитан себе под нос. Но один из стражников, выделенных лейтенантом для охраны, принял эти слова за вопрос.
— Прямо из реки, господин. Там внизу, у речной пристани, стоят огромные колёса, которые день и ночь крутят волы.
Капитан остановился, и некоторое время внимательно вглядывался в рябое простодушное лицо, покрытое разводами от растворённой в поту пыли.
— Что-то я не помню твою рожу, солдат, — сказал он, крепко ухватив стражника за щёку. — Ты из какого десятка?
