Павел Комарницкий - Дева дождя
– Гаввах! Гаввах! Гаввах!
Алексей стоял на коленях, с заломленными руками, и смотрел. В разверстой груди билось сердце. Обыкновенное, простое человеческое сердце.
– Мой господин! Желаешь ли?
"Рамзес", встав со своего кресла-трона, прошествовал в центр адского вертепа. Осмотрев, взялся золотыми пальцами за бьющееся сердце…
– Гаввах! Гаввах! Гаввах!
Вырванное сердце трепыхалось в высоко поднятой руке истукана. Нежить неистовствовала.
– Гаввах! Гаввах! Гаввах!
Похоже, "эфирное тело" человека крепче его физического, поскольку истязаемый не умер мгновенно, как следовало ожидать. Он был ещё жив, когда "рамзес" опустил руку – точно дал отмашку. Не все кошмарные твари ринулись к жертве – големы, к примеру, оставались на местах… Однако и тех, что ринулись, хватило в достатке. Шевелящийся клубок нежити был так запредельно ужасен, что Алексей просто закрыл глаза. Человек не должен это видеть. Человек не может этого видеть…
Когда он открыл глаза вновь, всё было кончено. Клубок распался, и пентаграмма оказалась пуста. От несчастного Жеки не осталось ни волоска – эфирное тело было полностью пожрано адскими тварями.
– Гаввах! Гаввах! Гаввах!
Пятнистые черти подхватили Алексея и потащили в центр, где сияла багровым огнём пентаграмма с красной звездой.
…
Что-то негромко звякало и попискивало. Марина сладко потянулась… поспать бы ещё…
Она открыла глаза. Помедлив, села, застенчиво обхватив себя руками. Зря, конечно. Пора вообще-то бросать это безнадёжное дело, в смысле стесняться. Ибо ни одну знакомую Марины не раздевали столь глубоко. Так что чего уж там…
На постели лежала очередная снятая матрёшка, укрытая зелёной простынёй до подбородка. Над изголовьем висело в воздухе изображение бьющегося сердца. Всё как обычно, мелькнула посторонняя мысль.
– К хорошему привыкают быстро, – в глазах Агиэля, сидевшего на кушетке в "позе лотоса", прыгали озорные искры.
– Простите, Мариночка, но от комплимента удержаться не могу, – док Натаныч с восхищением разглядывал голую пациентку. – В таком виде вы просто очаровательны, совершенно очаровательны! Ещё очаровательней, чем… эээ… – он указал на лежащую "матрёшку"
– Док видит тебя прозрачной, – смешинки в глазах ангела стали гуще, – Как инфузорию.
– Фу, фу! Ага, что за сравнения?! – искренне возмутился Наум Натаныч.
Марина разглядывала свою новую ипостась, благо на стене имелось большое зеркало. Да-а… Это заметно лучше, нежели первоначальный вариант. Будто с каждым снятым слоем уходит всё ненужное, наносное… Приближение к идеалу?
– Примерно так, – рыцарь, вздохнув, встал. Он снова выглядел как приговорённый к расстрелу, в белой рубахе и босиком. Вот интересно, отчего так?..
– Когда много предметов перетаскиваешь на себе, внимание рассеивается, – пояснил Йорген, привычно уловив невысказанную мысль. – Того гляди, штаны утратишь… Спасибо, Натаныч, пойдём мы.
– В добрый путь! – откликнулся доктор. – Привет очаровательной Жаклин!
Процессия путешественников по мирам Шаданакара двинулась в добрый путь по коридорам клиники для душевнобольных… ну то есть больных душ, конечно. Впереди шагал Агиэль в своём детском костюме-комбинезоне, за ним гражданка Кострова, в чём мать родила, и замыкал процессию герр Йорген. Марина шла, невольно сжимаясь и закусив губу: одно дело доктор, и совсем другое – посторонние пациенты… И вдруг поняла, что встречные скользят по процессии взглядами, как по пустому месту.
– Да не видят они нас, – ангел походя ткнул рукой в прохожего, и рука прошла навылет. – Привидения мы, если упрощать до предела.
Девушка только сглотнула. В общем, доктор же ей разъяснил достаточно популярно. Сейчас она, как менее плотное эфирное создание, неощутима для здешних более плотных… за исключением отдельно взятых личностей вроде дока Наума. Она, Марина, принудительное привидение, а её друзья, как было сказано, имеют возможность выбирать…
Лестница, по которой они спускались, выглядела вполне нормально, но отчего-то оказалась не совсем удобной – словно ступеньки были сглажены. Прямо не лестница, а волнистый пандус какой-то…
– Что делать… Пребывание в облике привидений имеет не только преимущества, но и некоторые неудобства, – вновь разъяснил ситуацию ангел.
Идти пришлось совсем недалеко. В укромном уголке санаторного парка красовалась скульптура – две изящные нимфы, переплетшиеся в танце, на беломраморном постаменте. Не останавливаясь, мальчик нырнул в гладкую поверхность камня, и Марина без колебаний последовала примеру. Ух!
– Всё в порядке? – осведомился Йорген, вынырнувший следом. Девушка оглянулась. Постамент скульптуры, стоявшей за спиной, не претерпел никаких изменений, однако вместо нимф наверху красовались двое юношей атлетического сложения… с восставшими фаллосами.
– А чего такого? – в глазах Агиэля плясали озорные смешинки. – Один довольно известный в Энрофе писатель сказал как-то, что в человеке должно быть всё прекрасно. И это тем более.
– Этот переход мы зовём "Инь-янь", он тут один из самых удобных… – Йорген застыл, не договорив. – Ага, это уже ты нарочно.
– Поду-умаешь! – на ангеле снова был костюм, выданный природой. – Здесь уже Ирольн.
– Это неприлично, Ага.
– Ну хорошо, хорошо! – мальчик извлёк из воздуха зелёные шортики. – Так годится?
– Ну хоть что-то.
Рыцарь извлёк из воздуха охапку вещей.
– Примерь, Марина.
Одежда для здешнего Ирольна оказалась значительно менее тёплой, чем олирнская. Вишнёвое короткое платье – правда, шерстяное и закрытое – и какие-то чёрные облегающие штаны с отливом, едва достающие до щиколотки. Дополняли гардероб остроносые туфли-лодочки, чёрные и блестящие. Впрочем, судя по всему, местный климат большего и не требовал. Во всяком случае розы на пышных кустах цвели совершенно безбоязненно, явно не опасаясь ночных заморозков. И это ноябрь?
– Ноябрь. Только здесь золотая осень бывает в декабре. А в марте уже тепло и снова всё цветёт – герр Йорген заканчивал переодевание.
– Ну что, перекусим в кафешке? – мордашка ангела не оставляла места мыслям о каком-либо злом умысле, но в глубине глаз притаились смешинки.
– Ну уж нет! – не вытерпела Марина. – Вы как хотите, а я натощак!
…
Тело саднило невыносимо. Болело, казалось, всё – и кожа, и мышцы, и внутренности, и кости… Даже зубы и волосы. Гаввах… Теперь он знает, что такое гаввах. И простой, которому его подвергли, и "со списанием" – тот, которому подвергли несчастного мокрушника-домушника Жэку.
