Анатолий Нейтак - Уроки гнева
Скачок.
— Пятый, заедает! — В эфире звуков лёгкий свист, треск, шипение, в море черноты — искры и огоньки, ровные и прерывистые, слабые и сильные, разноцветные. — Поправь крышу!
— Уйдите с частоты три семнадцать.
— Следи за бибом, ничего не заедает!
— Ещё раз прошу: смените частоту. Работать же невозможно.
— А ты не лезь! Частоту дали в тректор, обнови файлы!
— Час назад обновлял.
— Новые гляделки прикупи! Эй, пятый, какого…?
Скачок.
Скала. Водопад. Озеро внизу, деревья вокруг. Гармония камня, воды и зелени. На поляне у озера танцует почти обнажённый мужчина. Впрочем, важно не это, важен сам танец.
Наверно, мир озера и водопада тянет вниз на треть слабее, чем привычно стражу и тастару, потому что мужчина без видимых усилий почти взлетает, когда отталкивается от тверди. И кажется, что на этот раз он уже не упадёт, что остановится в высшей точке прыжка, в высшей точке своего устремления…
Но этого нет. Ход событий неумолим, и ноги танцора должны снова встать на землю. Встать, прижаться, набираясь сил — и снова оттолкнуться, и послать сильное, красивое тело вверх… чтобы снова потерпеть поражение. Которое уже? Сотое? Тысячное? Неизбежное…
Но пока танец длится, пока длится жизнь — поражение временное.
Потому что стремление ввысь вечно.
Скачок.
Панорама словно присыпана пылью. Вид с высоты — но кажется, что снизу. Вдали грохочет и вспыхивает, нити дыма и нити света чертят вдоль горизонта.
— …семи фатадах и продолжают наступать, — голос комментатора-невидимки ровен, но натянут, как струна. — Ещё вчера правительственные войска блокировали повстанцев на рубеже Тевар — Куильчет, но этой ночью силы Аддаро совершили неожиданный марш-бросок, не поддержанный тяжёлой техникой, и теперь угрожают прорывом к центру округа Реди. Положение командования осложняется тем, что по условиям транссистемной конвенции против лёгкой пехоты нельзя применить оружие выше третьего класса, и под запрет попадают даже полускафы, которыми вооружены отряды штурм-дивизионов. Сейчас вы…
Неподалёку взлетает в небо фонтан огня, дыма и земли. Всё трясётся и тонет в грохоте.
— …переносные ракетные установки! Лишённые электроники! Всем, кто меня слышит: это оружие низкой точности, прямо нарушающее конвенцию, здесь может…
Ещё одна волна грохота. Всё летит вверх тормашками и гаснет.
Чтобы смениться видом морского дна. Цветастая, медленная, колышущаяся жизнь: снова картина, лишённая звука.
"Я пока оставлю это, — Голос знаком Эхагесу, но не тастару, и врывается в цепочку вложенных ощущений словно бы сверху. — Для первого раза вполне достаточно переключений".
Темнота. Тишина. Вложенность тает, уступая место более простому ощущению себя.
"Но что именно это было?" — Эхагес.
"Сначала — стандартный пучик какой-то мелкой фирмы, бродящий по улицам. Потом — камера на борту рейсового стратосферника; концерт какого-то деятеля локального музкульта, монтажные работы в астероидном поясе, частное подключение к каналам полузакрытого клуба архаискусства, ну и напоследок — прямой репортаж о локальной стычке. Шесть включений по минуте каждое. Шесть планет. Многие люди проводят время в таких случайных подключениях, но при этом, конечно, не каждый может позволить себе подключаться через каналы интегральной связи. Для всех, кроме одного из тысячи, Квантум Ноль в таком объёме просто не по средствам".
"Я всё равно мало что понял".
"Не хочу никого обидеть, но вряд ли можно познать мир за шесть минут. А двести миров — точнее, двести пять — тем более. По твоей реакции я догадываюсь, что наши местные игры в технокультуру для Вселенной — редкость".
"Откуда я знаю? Я не в ответе за Вселенную. Мир за шесть минут… Вселенная за шесть веков — это ещё нелепей. А мне даже четверти века нет".
"Прости".
"За что?"
Наследница не отвечает.
А тастар открывает глаза и смотрит на выкрашенный голубой краской рифлёный потолок.
Глава шестнадцатая
Король проснулся далеко за полночь.
Дрожащей рукой смахнул со лба холодный пот. Откинул расписное покрывало, встал и прошёл к окну, как был, босым. Оставленная с вечера жаровня, полная тлеющих углей, успела сдаться в борьбе с прохладой ночи, прогорев дотла. Икры щипал холод сквозняка, а стопы — усики циновок; но нынче Агиллари не подумал в пятый раз, что надо бы заменить циновки коврами из Кунгри Ош.
Сон. Да, всего лишь только сон…
Ночной кошмар.
Виденья быстро таяли в сознании, как сахар в кипятке. Бесформенные тени позади, бег в лабиринте, цепкие побеги, и самый воздух вязок, как песок. Потом был выход. Дверь. За ней — спасенье. Удар всей грудью — треск подгнившей ткани — обман, ловушка! — и паденье в настоящий ужас. Завыли тени… бархатный удар…
Болело в межреберье, словно таяла в груди острая сосулька. Король потёр ладонью против сердца. Боль утихла, как будто вовсе не было её. Сон!
Сон… всего лишь сон.
Зачем же хочется таиться и бежать? Куда угодно, только бы подальше! Не рассуждая, не оглядываясь назад…
И ведь не в первый раз уже такое.
Прошлёпав в угол, Агиллари повозился там. Достал большую оплетённую бутыль, загодя припрятанную на подобный случай. Искать стакан не стал, сделал несколько жадных глотков прямо из горла. Утёрся рукавом ночной рубашки. Вино столь ароматное, что крепость ощущалась лишь по шуму в ушах и волне тепла, идущей изнутри, змеёй скользнуло внутрь. Король прислушался к себе, мягко выдохнул.
Хорошо!
Перетащив бутыль к кровати, он выпил ещё, сидя на низком ложе сна. Отставил ёмкость, лёг, натягивая покрывало до пояса, и род дрёмы снова пробежал по его груди, лизнул в лицо прозрачным язычком…
Тонкая седая тень. Она, обычно скрытая бронёй плоти, отделилась от Агиллари — и взгляд его удивительным образом раскрылся во все стороны разом. Королю предстала тяжкая громада цитадели, в которой был он заключён: путаница переходов, подвалы, залы, лестницы и башни — всё каменное, старое, холодное. Здесь стены помнили прошедшие века, впитали кровь убитых, стоны заключённых, смех победителей, чьи кости уж столетия как гнили под землёй… а дальше стен раскинулось тело Столицы: вены-улицы, площади, как плеши, и скорлупа домов. Пакгаузы, цеха, причалы, трущобы и дворцы, черепица крыш, листва садов и парков, а глубже — фундаменты разрушенных построек, сиплое дыхание древнейших катакомб…
И всё это — моё?
Он вынырнул из дрёмы комом нервов. Руки вновь дрожали. И, чтоб унять эту дрожь, пришлось опять схватиться за бутыль.
