Александр Дихнов - Один мертвый керторианец
– Ясно. Неважно…
– Да, так вот он сказал следующее: «Знаешь, Джим, чертовски странный парень. Что-то с ним не так, какой-то он чистенький слишком, что ли… Но готов поставить пару новых почек против изношенной селезенки, что перед смертью парень был парализован, причем чем-то таким… не нашим, короче говоря». И мне кажется, что старик недалек от истины. Не знаю, правда, насколько и это вам пригодится…
– Я тоже не знаю. Но все равно спасибо, капитан! – Я чуть замялся. – Думаю, вам сейчас самое время… обратиться к Адриану Форбсу. Я его предупредил.
– Пожалуй что так.
Он сделал движение, будто собираясь уйти, но я придержал его рукой за китель:
– Вы не окажете мне любезность, дав один совет?
– Пожалуйста. Какой?
– Я тут случайно выяснил номер кредитной карточки покойного. Причем мне его преподнесли как необычайно ценную информацию…
– Еще бы!
– А! Стало быть, вы знаете, что с ним можно сделать? Капитан глянул на меня с откровенным сожалением, а потом, закусив губу, покачал головой и протянул мне свою коротенькую руку:
– Короче, давайте-ка сюда этот ваш номер. Если что-нибудь узнаю, я с вами свяжусь.
После секундного колебания я молча отдал ему кусок картона с номером, и, равнодушно засунув его в бумажник, капитан бросил:
– Ладно, пора мне отсюда убираться… Да и вам тоже! К слову сказать, такого мнения придерживался не только он. Едва я вернулся в освещенное прожекторами пространство, как ко мне подскочил Уилкинс. Не терпящим возражений тоном он сказал, указывая на наш флаер:
– Знаете что, босс, на сегодня хватит уже с меня! Давайте в машину, и домой!
В сущности, я не видел смысла возражать, поэтому покорно загрузился во флаер… и только тут вспомнил о журналистке, как-то выпавшей из поля моего зрения с появлением полицейских. Обыскав взглядом уже начавшую редеть толпу, я обнаружил Гаэль стоящей рядом с одной из машин Службы безопасности и мирно беседующей с тем самым идиотом в штатском. Наверное, из вежливости следовало бы с ней попрощаться, но неожиданно этот вопрос отошел на второй план по сравнению с некоей другой мыслью, пришедшей мне в голову.
Обернувшись к Уилкинсу, уже готовившемуся к взлету, я приказал:
– Подождите! Сперва отдайте, пожалуйста, распоряжение, чтобы кто-нибудь из наших людей занялся охраной этой девушки!
Уилкинс вздохнул и… не тронулся с места. Я подождал пару секунд, но он и не думал шевелиться.
– Уилкинс, как вас понимать? Вы что, отказываетесь!?
– Нет. – Он повернулся ко мне. – Видите ли, я уже ее охраняю. С того момента, когда вы сообщили, что будете с ней обедать. Как раз об этом я и подумал, когда вызвал у вас некоторое раздражение.
– Черт!..
– Конечно, черт! – холодно подтвердил он. – Вы втягиваете ее в эту мясорубку и говорите «черт!» Хотя и болвану понятно, что после этого еще и ее придется охранять. Если, разумеется, вы не будете против, что ее вдруг убьют. А я, уж извините, ни на секунду не сомневался, что вы будете очень даже против!
– Да вы будто бы меня осуждаете?
– Это не в моих правилах. Я взорвался:
– Очень интересно! А как бы вы поступили?! На моем месте?
– Как бы я поступил на вашем месте, сэр? – Его пальцы выбили дробь по рукояти штурвала. – Наверное, я подумал бы, сэр, откуда всем вашим убийцам так хорошо известно, когда и где вас удобно будет убить!
Глава 6
Наутро я встал с мерзкой головной болью. Сильной, тягучей, медленно перекатывающейся подо лбом от одного виска к другому и приводившей меня в бешенство. Причем, с моей точки зрения, у моей головы не было ни малейших оснований для подобного поведения – я встал поздно, около одиннадцати, как следствие – хорошо выспался, солнечная погода и не думала меняться, но вот поди ж ты!..
«Все это, – думал я, с трудом пережевывая завтрак в огромной столовой своего замка, – лишний раз доказывает, мой милый, что голова и впрямь слабейшая и наихудшая часть твоего тела. Отвратительно своевольная, к тому же имеет ярко выраженную тенденцию отказывать именно тогда, когда умишко нужнее всего…» Не в силах сдержать ярость, я под каким-то предлогом придрался и нагрубил прислуживавшему мне слуге, а также потребовал передать свое неудовольствие повару в связи с недопустимой сухостью бекона (что было уже совершеннейшим измышлением). Однако легче от этого, естественно, не стало. Не помогло и обезболивающее, лошадиной дозой которого я завершил завтрак, – человеческие лекарства вообще плохо действовали на керторианцев, плохо и малопредсказуемо.
В результате по приходе в кабинет я с полчаса просто шатался от стены к стене, заложив руки за спину, и боролся с искушением отправиться обратно в постель, положив на все свои дела… что-нибудь увесистое. Но могу, к вящей своей чести, сообщить, что поборол-таки отступнические идеи. Даже в столь скверную для себя минуту я понимал, что терять время нельзя.
Поэтому, ежесекундно подгоняя себя, я вернулся к своим баранам. То есть подошел к столу, сел в кресло и взял в руки письмо от Бренна. Оно пришло еще вчера, как раз в то время, когда я обедал в «Уединенных грезах», и было первым, о чем меня уведомил Тэд сразу по возвращении домой. Однако, находясь в тот момент в несколько расстроенных чувствах, я решил отложить его прочтение на свежую голову. С этим вышел небольшой просчет, но что поделаешь… Впрочем, еще только взяв в руки лист и даже не пробежав его глазами, я вдруг почувствовал уверенность, что никакие сногсшибательные откровения меня не ждут. И оказался прав…
"Привет, Ранье!
Признаться, совсем не хотелось писать тебе вообще. Почему?.. А зачем? К сожалению, это порядком бессмысленно. Все же, опасаясь, что молчание будет истолковано превратно, пишу.
Конечно, ты уже наверняка выяснил, что я недавно имел сомнительное удовольствие встречаться с герцогом Регом. Добавлю, неоднократно. Однако, пользуясь предоставленной тобой же самим возможностью, я не стану ни сообщать тебе никаких подробностей этих встреч, ни излагать свои соображения по данному поводу. И не обижайся, ты сам виноват! Когда я хотел с тобой поговорить, ты не пожелал меня слушать. Это так, не спорь, пожалуйста! Теперь, не сомневаюсь, ты изменил свое мнение, но изменилась и ситуация. Понимаешь?..
Хм, боюсь, что не до конца. Ты ведь никогда не любил двусмысленности, не правда ли, Ранье? Между тем все просто – я не собираюсь ничего скрывать. От тебя, не от других. А при любом общении, кроме, так сказать, личного, существует угроза утечки информации. Так что если ты действительно захочешь со мной поговорить, то милости прошу – найти меня нетрудно. К тому же тебе наверняка не помешает немного проветриться, а?..
