Сергей Смирнов - Дети выживших
Лекари стали совать ему под нос сосуд с кровью, что-то объяснять.
— Вот что было у него в голове, — сказал один на ломаном языке Равнины. — Это и есть его безумие.
— Но ведь он умер!
— Да. Но его можно оживить.
Руаб дернулся, как от удара.
Схватил за грудки стоявшего ближе лекаря и свистящим шепотом выдохнул:
— Никто… Никто не должен этого знать. Он умер.
Лекари непонимающе защебетали, но Руаб еще крепче прижал к себе лекаря, и другой рукой притянул к себе второго, так, что все три головы соприкоснулись.
— Пусть он умер. Для всех. Мы подменим тело, или саркофаг будет пуст. Это неважно. Главное, чтобы об этом никто не знал. Иначе — его убьют.
Руаб передохнул, отпуская лекарей и приказал:
— А теперь — оживляйте его!
* * *Берсей увидел, как лекарь взял длинную серебряную иглу, начертил на груди Берсея, левее грудины, крест. И с силой вонзил иглу. Тем временем второй вставил в рот Берсея, достав до гортани, жгут с мехами на конце и принялся качать воздух. Замедленными, но уверенными движениями. Воздух со свистом вырывался изо рта, из носа, но лекарь упорно качал, а первый крутил иглу, то чуть-чуть поднимая, то опуская ее.
И внезапно Берсей понял, что он уже не висит в дымоходе, и не стоит сбоку. Он лежит, и кровавая пелена застилает ему глаза, и боль становится такой невыносимой, что превращается в тошноту.
Он провалился в небытие.
Тем временем его грудь вдруг выгнулась, наполняясь воздухом, дрогнули посиневшие веки, и гулко ударило сердце.
Лекарь вытащил иглу. Другой отнял от рта Берсея меха, сложил в свой сундук. Потом они вместе очистили раны на голове мягкими кусочками тростниковой ваты, смоченными в канзарской водке. Потом зашили кожу над дырами, обвязали голову длинной полосой белого полотна.
Потом вошел Руаб с тяжелой ношей на плече. Осторожно положил ее на пол, рядом со столом. Посмотрел на Берсея.
— Оставайтесь здесь. У вас ведь есть вещества для бальзамирования? Ведь вы умеете бальзамировать тела?
— Да, конечно, — ответил тот, что умел говорить на языке Равнины. — Каждый хороший таосский лекарь умеет делать мумии. А мы хорошие лекари.
— Значит, сейчас вы будете делать мумию.
Он нагнулся над холстом, который принес, и начал его разворачивать. На холсте лежала женщина, убитая в утренней схватке на площади, — женщина из женской агемы царицы Домеллы.
— Теперь она — Берсей, — сказал Руаб.
* * *На мгновенье придя в себя, Берсей увидел, как его поднимают и укладывают на холст. А вместо него, на столе, лежал кто-то другой — и теперь лекари с сосредоточенными, в капельках пота лицами, разрезали ей живот, вскрыли грудину, и стали вытаскивать кровавые, фиолетовые куски. Но Берсей, к счастью, снова впал в беспамятство.
Руаб завернул его в тот же самый холст. Подошел к задней стене шатра, острым ножом надрезал его внизу, почти вровень с землей. И стал проталкивать в дыру тело темника. На той стороне его приняли еще две крепких руки.
Руаб бросил ковер, прикрыв разрез, вытер руки, испачканные кровью и землей. Повернулся к лекарям.
— Делайте все, как полагается. Никто не войдет сюда, а если войдет — так испугается, что не отличит Берсея от освежеванной свиньи.
* * *Душной канзарской ночью, на полотне, натянутом между двумя седлами, Берсея везли куда — то два темных всадника. Стучали копыта. Из леса доносились визги и чмоканье обезьян, водяных крыс, мелкой ночной живности.
* * *Утром запеленутую мумию Берсея вынесли на руках из шатра четверо воинов агемы. На повозке стоял простой деревянный саркофаг. Берсея положили в него и закрыли крышку. Сверху на голые доски набросили парчовый аххумский стяг, который использовался лишь для самых торжественных случаев, и хранился у войскового казначея в особом футляре.
А потом началось траурное шествие агемы. Из Канзара — в Сенгор, затем в Каффар, Азамбо. И везде, при виде катафалка, жители собирались вдоль дорог и плакали над Берсеем. Не он был безумным — они. Теперь это всем вдруг стало понятно.
А самого Берсея боевые лошади уносили все дальше на север, в густые леса Северного Тао, в предгорья, в один из тайных таосских монастырей. Руаб был рядом. Берсей больше не волновался.
* * *Когда тело Берсея было предано огню на главной площади Нуанны, а войска уже выходили из города, и Дворец жрецов, охваченный пожаром, начал погружаться в подземные воды, — как раз в это время сам Берсей, очнувшись, внезапно понял, что видит обоими глазами, и красный лоскут не мешает ему смотреть. И в голове не слышится чужих голосов, и в виски не бьется тёмная боль.
И тогда он разглядел Руаба, разглядел бамбуковые стены и циновки вместо дверей, улыбнулся и попросил пить.
Кейт
По пыльной дороге шел старик с котомкой за плечами, с палкой в руке. Он был одет, как одеваются странствующие монахи — в драный хитон, подпоясанный веревкой из крапивы.
Он присел отдохнуть у придорожной харчевни. Харчевня, казалось, была заброшена — нигде не видно было ни души, не топился очаг, и пустые глазницы оконных проемов глядели на дорогу.
Но окошко мансарды все же было затянуто холстиной, и она шелохнулась, когда старик остановился возле водяной колонки. Он подставил ладони под струйку воды, стекавшую с мраморного желоба, и напился. Потом сел на каменную скамью и вытянул ноги.
Когда он открыл глаза, рядом с ним стояла девочка, закутанная в дырявую взрослую накидку. Она с любопытством разглядывала странника, блестя черными живыми глазами.
— Где ты живешь? — спросил старик.
— Здесь, — она показала рукой на харчевню.
— Твои родители тоже здесь?
Девочка отрицательно помотала головой.
— Мы живем с сестрой и старой служанкой. Отец и мать погибли, когда была война.
— Разве здесь была война? — спросил старик.
— Конечно. Давно. Пришли дикие люди из степи, поджигали дома, а потом ворвались в город. Они и теперь еще там, — простодушно добавила она.
Старик протянул руку и коснулся щеки девочки. Она не убежала, только слегка отстранилась и ее щеки порозовели.
— Далеко ли отсюда до города?
— Нет, — сказала девочка. — Вон за тем холмом — последний столб.
— Столб?
— Ну да, столб, на котором пишут, сколько еще идти. Разве не знаешь? Они называются…
Она задумалась, наморщив лоб.
Старик взял в руки палку.
— А кто правит в этом городе?
— В Кейте? Господин по имени Толук.
Старик прикрыл глаза.
