Андрей Ерпылев - Город каменных демонов
— Да-да, этот вопиющий факт имел место…
Неведомый доброхот оказался не кем иным, как главным инженером «Красного литейщика», то есть лицом, обладающим всего лишь чуть-чуть или, как выражалась младшая сестренка Веры, «на децл» меньшими полномочиями, чем «сам» директор. Поэтому и пропустил ее со всемогущим провожатым на вожделенную «территорию» вахтер без малейшего писка, даже нацепил на свою постную физиономию подобострастную улыбочку, долженствующую означать предельное радушие. Девушка же мстительно сделала вид, что не обратила на подхалима внимания.
Теперь же парочка удобно расположилась в комфортабельном кабинете и попивала хороший кофе, оперативно сваренный длинноногой секретаршей. Последняя попала в «предбанник» главного инженера, похоже, прямо с подиума, а сквозь дежурную улыбку, которой она одарила «гостью», сквозила неприкрытая ревность. Видимо, в хорошенькой головке никак не могла уместиться сложная мысль о том, что могут существовать молодые женщины с иными, чем «древнейшая», профессиями. На фоне заводского убожества, мимоходом отмеченного Верой по пути в «белый дом», обиталище главного инженера блистало просто бесстыдной роскошью.
— Этот… Как вы его назвали? — Господин Лажечников пытливо взглянул на безмятежную журналистку и после некоторой заминки вывернулся с честью: — Этот хам ввалился на предприятие с целой толпой озверевших мордо… Пардон, телохранителей. Самым незаконным образом нарушил гражданские права вахтера…
— Пожалуй, его права нарушишь… — пробормотала Вера, но хозяин кабинета не расслышал.
— Увы, в тот день была смена Ивана Савельевича… Ветерану предприятия недавно стукнуло семьдесят, и подобный стресс легко мог закончиться для него трагически! Слава Богу — обошлось…
— И что было дальше? — добрая девушка почувствовала мгновенное сочувствие к «церберу», на которого только что обижалась: все же тот тоже далеко не юноша, и неизвестно, чем бы обернулось вторжение для него.
— Ну что было… Я, извините, в тот момент на предприятии отсутствовал… — развел руками рыхлый лысеющий блондин. — Дела, понимаете… Но картину акта вандализма могу вам описать достаточно подробно…
Описание уже известного читателю «истребления Ильичей» в устах Олега Сергеевича заняло довольно много времени, да и рассказчик из него получился аховый: все время сбивался на канцеляризмы, присущие более милицейским протоколам, чем разговорному жанру, повторялся… Одним словом, к финалу Вера, несмотря на всю важность информации «из первых рук», заметно заскучала, и это не укрылось от инженера.
— Вот таким образом, — закончил он, скомкав конец. — И укатили восвояси. А нам потом пришлось отписываться и для милиции, и для прочих инстанций…
— А потом что было? — Девушке почему-то неприятно было общаться с господином Лажечниковым, но ради дела можно было потерпеть. Нужно было потерпеть.
— А вы разве не знаете? — изумился главный инженер. — Да поубивали их всех! Разборка была в городе… Я думал, что вы слышали уже. Еще и у нас проблемы были после этого, — всплеснул он руками. — Одного не то завалило у нас на складе, не то свои пришибли…
— Да? Расскажите-ка… — насторожилась девушка.
Но из Олега Сергеевича больше ничего выжать не удалось, поскольку, как оказалось, он вернулся в город лишь к шапочному разбору и знал вообще крайне мало. Или хотел показать, что знает мало… Словом, беседа перетекла в ту фазу, когда мужчина ощущает у себя за спиной стремительно растущий павлиний хвост и верит в свою неотразимость. Увы, совместное распитие «мартини», извлеченного из скрытого в стене бара, не говоря уже о последующем переходе на «ты», в планы Веры не входило. Тем более в подобной компании. НАСТОЛЬКО терпеть выходки главного инженера она не собиралась…
А минут через десять она уже покидала инженерский «будуар», унося в сумочке подписанный пропуск. Провожал ее торжествующий взор «секретутки», окончательно уверовавшей в свою всеобъемлющую неотразимость в начальственных глазах.
Но прямой маршрут к проходной журналисткой был отвергнут без серьезного рассмотрения. Еще чего — уходить с завода не солоно хлебавши, с таким трудом туда попав!
И уж совсем она не догадывалась, что, едва дверь кабинета захлопнулась у нее за спиной, вмиг подобравшийся господин Лажечников схватился за мобильник…
Тейфелькирхен, Восточная Пруссия, 1926 год.
Аксель Розенберг сошел с подножки поезда, перекинул через сгиб руки свой щегольский белый плащ, сдвинул на затылок широкополую, по американской моде, шляпу и закурил «гавану», окутавшись ароматным облаком табачного дымка.
Сигары стоили баснословно дорого, и Аксель вряд ли мог позволить себе такое мотовство, если бы не требовалось пустить пыль в глаза. Все же преуспевающие свежеиспеченные американцы не каждый день заглядывают в немецкое захолустье!
Все тот же старый вокзал Тейфелькирхена, столетние липы рядом, пролетки, терпеливо поджидающие седоков. Неужели старый Фриц Майгель все еще жив? Да нет! Конечно же, это его сын принял из рук старика кнут и вожжи.
«Где же, черт его побери, этот Отто? Неужели весь маскарад насмарку?»
Эх, если бы на самом деле он был таким преуспевающим, каким хотел казаться…
Как страшный сон вспоминались яблочные сады в Вермонте, кукурузные плантации в Алабаме, нью-йоркские доки, детройтские заводы… И все это, и массу чего еще пришлось пройти вслед за эфемерной мечтой. Считать «квотеры» и «даймы»[23] вместо сотен и тысяч долларов, снившихся в душном трюме «Кайзера Фридриха», везшего его вместе с сотнями других грезивших золотым дождем искателей счастья из Гамбурга в Нью-Йорк без малого полтора десятка лет назад. Быть в глазах истинных американцев (чуть раньше его самого покинувших Дублин, Белфаст или даже Неаполь) «грязной немецкой свиньей», терпеть зуботычины и подножки, мучительно избавляться от тяжелого акцента…
И кто бы мог подумать, что удача улыбнется ему в тот самый момент, когда он разуверится во всем на свете?..
— Вы случайно не герр Розенберг? — раздалось совсем рядом.
Аксель удивленно оглянулся, смаргивая слезы, выступившие на глазах от чересчур крепкого курева. Или от ностальгии?..
Неужели этот бюргер — тот самый Отто Лемке, весельчак и балагур, неутомимый выпивоха и бабник, с которым, да еще с Гансом-неудачником, так весело было проводить время в кабачках или единственном на всю округу борделе старой фрау Шлоссер? Где же его рыжие кудри? Где белозубая улыбка?
— Что, не узнаешь меня, Аксель? — грустно улыбнулся худой мужчина с седыми висками, снимая шляпу с изрядно полысевшей головы. — И не мудрено-Сколько лет мы с тобой не виделись? Десять? Двенадцать?
