Кирилл Шатилов - Кровь и грязь
Те же косы за плечами, те же бугры мышц, подчеркиваемые меховой безрукавкой. Человек на звере! Только без зверя. Поэтому Павук и не слышал, как он подкрался. Образ зверя навсегда соединился в его воображении с глухим топотом и отвратительным ржанием.
Человек и Гури разговаривали. Павук не слышал слов — только стук собственной крови в висках. Никто пока не нападал и не защищался. Однако вот-вот что-то должно было произойти. Нельзя же действительно ограничиться мирной беседой с тем, кто этим самым топором совсем недавно колол черепа твоих соплеменников. Или все-таки можно? Если да, то Гури и в самом деле предатель.
Силуэт черного человека повернулся. Его отсвечивающие пламенем глаза нашли Павука в темноте леса. Гури предостерегающе поднял руку и впервые повысил голос. Павуку показалось, что рука незнакомца ложится на пояс и делает движение, как будто кидает дикой собаке кость с остатками мяса. Только сейчас собакой был он, Павук. Он даже не стал уворачиваться. Когда-то он любил приручать этих собак, носившихся по Лесу целыми стаями. Безуспешно. Неблагодарные собаки хватали корм, виляли хвостами и поспешно убегали в чащу — выть по ночам. Разбуженные соплеменники потом ругали маленького Павука за то, что приманивает «всяких тварей», и желали собакам в один прекрасный день подавиться.
Похоже, настала очередь подавиться ему самому.
Застрявшая в горле кость никак не выплевывалась. И не проглатывалась. Мясо на ней было непрожаренным, с кровью. Кровь обильно текла прямо в глотку, и Павук захлебывался. Конец ее торчал наружу и не поддавался онемевшим пальцам. Руки, правда, уже не заняты. Валун обронили. Как же не хочется падать! Где же земля? Не мог же он не заметить ямы, в которую теперь проваливается, без страха вглядываясь в бесстрастную россыпь холодных звезд…
Столб оранжевых искр из-под палки взметнулся в черноту неба.
— Чем тебе помешал мальчишка? — хрипло спросил Гури на кен’шо, машинально вороша костер.
Дэс’кари Сину повернул к нему перекошенное от ярости широкое лицо и с видимым усилием растянул губы в улыбке:
— Я не знал, что он тебе так дорог. Но если тебе нужны свидетели… то мне — нет.
Он с явной неохотой произносил слова ненавистного ему языка, на котором был вынужден говорить большую часть своей жизни. Гури исподлобья смотрел на руки собеседника. Одна из них только что метнула неуловимым движением нож. Если бы целью оказался не растерявшийся от неожиданности Павук, а он, Гури, еще неизвестно, успел бы он перехватить лезвие — ведь замаха не было. Метать ножи без замаха в свое время учили их обоих. У Дэс’кари Сину, однако, это всегда получалось чуть лучше.
— Этот парень не был свидетелем. Он был братом моей жены. И ты убил его.
— Хочешь, чтобы я извинился? — ровные зубы Дэс’кари Сину зловеще сверкнули. — Ты же знаешь, я не умею этого делать. Скажи спасибо, что я узнал тебя.
— Нет, спасибо я тебе не скажу, хотя искал этой встречи. — Гури бросил ненужную палку в огонь. — Ты ведь понял, что это сигнал.
— Да уж костер здесь увидеть я никак не ожидал. Зачем ты хотел меня видеть?
— Твой отец жив?
Похоже, прямота вопроса и тот тон, которым он был задан, поставили собеседника в тупик. В узких разрезах глаз сверкнул огонек удивления. И сразу потух.
— Раз ты спрашиваешь, значит, знаешь ответ, — сухо сказал Дэс’кари Сину.
Гури чувствовал его близость, чувствовал холодную тяжесть топора возле своего плеча. Живым останется лишь тот, кто решится на первое движение.
Он заставил себя отвернуться и ткнул пальцем в корягу рядом:
— Садись.
Дэс’кари Сину молча продолжал стоять.
— Он умер своей смертью?
Снова молчание. Если бы Дэс’кари Сину был Тикали, Гури имел бы полное право привлечь его к ответу куда более действенным способом. Молчать, когда говорят трое, знак уважения. Молчать, когда говорят двое, оскорбительно. Дэс’кари Сину не был Тикали. А если и слышал про их обычаи, то имел обыкновение поступать вопреки.
— А ты смелый, Гури, — заговорил он наконец, правда, не меняя положения, дававшего ему определенное преимущество. — Это единственное, что мне в тебе всегда нравилось. Один раз отец даже поставил тебя мне в пример. — Дэс’кари Сину понизил голос: — Думаешь, я его убил?
Настала очередь Гури на мгновение потерять дар речи. Со стороны их разговор производил впечатление состязания в проницательности. Разве что не было свидетелей, чтобы это оценить.
Костер весело потрескивал. Костру было все равно.
— Нет, — продолжал Дэс’кари Сину, — в этом ты ошибаешься. Ты хоть и жил у нас дольше остальных, но никогда всего не понимал. Ни ты, ни тот малорослый илюли, вы даже не знаете, как его звали. А я знал и знаю. И никогда не забуду, кто я и откуда, хотя никогда там не был.
— Садись.
— Его убили, Гури. Он стал стар и много времени спал. Они напали на него спящего и закололи стрелой, как мы когда-то учились закалывать бобра в лесной заводи.
— Они?
— Они, твои братья. Не знаю, кто именно, но это были твои сородичи, Гури. И теперь мне не будет покоя, пока я не расправлюсь с ними.
— Со всеми?
— Если понадобится. А ты что, можешь указать мне тех, кто это сделал?
— Нет, я ничего об этом не слышал. Это не Тикали. — Гури было неприятно слышать свой оправдывающийся голос. — Я бы знал.
— Для меня вы все на одно лицо. — Он выругался на непонятном, странно цокающем и шипящем языке, на который иногда переходил, разговаривая с отцом. — Ты мне не помощник. Радуйся, что я не подозреваю тебя.
— Думаю, ты просто не представляешь себе, скольких в таком случае тебе придется подозревать.
— Всех, кого я еще не прикончил, — выпалил Дэс’кари Сину.
Гури прислушивался к своим ощущениям. Нет, он ничуть не боялся этого безудержного вояку, которому посчастливилось родиться сыном Учителя. И не только потому, что тот, если верить его словам, не держал на него зла, кроме обычной неприязни ко всему, что жило и двигалось. Он чувствовал, что Дэс’кари Сину готов на отчаянный поступок, но не настолько, чтобы совершить самоубийство. Задумка Учителя в который раз доказывала свою жизненность: обладающий исключительными навыками бойца не пойдет против себе подобного, поскольку исход поединка не будет предрешен. Учитель искренне верил, что, если когда-нибудь все станут мастерами, подобными трем его ученикам, кровопролитие само собой прекратится. Жаль, что эта мечта так мечтой и останется.
— Для илюли ты делаешь доброе дело. Кстати, Тэрл, которого ты называешь малорослым, просил меня при случае поблагодарить тебя за помощь. — Как он и ожидал, тучу гнева на лице Дэс’кари Сину впервые сменила тень сомнения. — Ты перебил их врагов и помешал штурму. Можешь отправиться туда, — махнул он рукой в сторону Вайла’туна, — и получить награду. Если, конечно, готов не швыряться кинжалами.
