Александра Лосева - Две недели и дальше. Берегите бороду. [Книга первая]
– Ну?! – дроу быстрым нервным движением заправила молочно-белую прядь за острое ухо. – Звал вас кто?!
– В-видите ли… – запинаясь пробормотала Иефа. – Мы, собственно, просто хотели…
– Просто хотеть можете отправляться на улицу! Здесь тяжело раненный! И нечего топтаться на пороге, как бараны, убирайтесь вон! А вас, сэр Александр, я предупреждаю: если вы еще раз попытаетесь встать, я привяжу вас к этой треклятой койке!
– Таша, ну как вам не стыдно… – страдальчески сморщился рыцарь.
– П-простите… – Иефа слегка пришла в себя. – Но сэр Александр – мой давний знакомый, и я хотела бы поговорить с ним пару минут, если, конечно, ему позволяет здоровье…
– Знакомый? – дроу презрительно сощурилась и смерила Иефу взглядом с ног до головы. – Интересные знакомые у местного рыцарства…
– Таша! – рыцарь пошел красными пятнами и снова заворочался. – Прекратите немедленно!
– Это она, что ли, прекрасная полукровка, очаровательная серединка-на-половинку, распевающая дурацкие песенки в кабаке за горсть медяков?
– Таша, – прошептал рыцарь, становясь нежно-зеленого цвета.
– А что – Таша? – сиделка сверкнула белозубой ухмылкой. – А кто мне все уши прожужжал – ах, прекрасная Иефа, ах, как жаль, что она полукровка, ах, ее не примет моя матушка!
Сэр Александр скукожился под покрывалом и стал совсем незаметным на фоне белой подушки. Иефа вдруг поняла, что совершенно никого не боится, а уж тем более эту чернокожую сволочь с наглой ухмылкой, и какая разница, дроу она или просто давно не мыась, это совершенно безразлично, а вот язык у нее чересчур длинный, надо бы подрезать…
– Госпожа Таша, – простите, если я вдруг исказил ваше имя, – чрезвычайно вежливо подал голос Зулин и снял капюшон. – Не знаю, что плохого сделала вам моя спутница, поэтому не буду вмешиваться в вашу беседу, но все же имейте в виду, что мы здесь находимся не из праздного любопытства, а по делу государственной важности. Поэтому я буду вам очень признателен, если вы дадите нам возможность переговорить с сэром Александром с глазу на глаз.
– Зулин, – Иефа почувствовала, что еще чуть-чуть – и переполняющая ее ярость вырвется наружу, – если не возражаешь, я подожду тебя снаружи. Это мужской разговор, я буду лишней. – Не дождавшись ответа, она развернулась и стремительно вышла за дверь. Снаружи была ночь и звезды. Иефа сжала кулаки. Ну уж нет. Еще не хватало. Да кто они все такие, в конце концов? Какая-то залетная дроу, непонятно откуда взявшаяся в Бристоле, всего лишь сиделка при храмовом лазарете, и заморенный слабохарактерный "лыцаренок", как очень верно выразился Трор! Подумать только, матушка не примет!
Иефа несколько раз шумно вздохнула, пытаясь успокоиться. Да что же это такое, в конце концов… Первый раз, что ли… Давно пора бы привыкнуть. Вспомнить правила. С каких это пор она стала воспринимать мужскую болтовню всерьез? А как у него глаза сверкали, как золото! И бумага эта гербовая, дорогая, надо же, матушка не примет – любовные записки на четырех листах! А жемчуг на синем бархате как смотрелся – загляденье! Хорошо, что она отослала шкатулку обратно… Матушка не примет… А ведь почти убедил, сукин кот!
– Тоже любишь ночь? – Иефа вздрогнула и обернулась. Таша словно растворялась в ночном воздухе: посверкивали только белки глаз и зубы. Дроу подошла и встала рядом, глядя в темное небо. Иефа промолчала. Никто из них не стоил того, чтобы плакать от злости. В конце концов, сиделка не сказала ничего нового. И разве не ясно было с самого начала, что все эти шкатулки, обитые изнутри бархатом, цветы и письма, даже попытка спеть серенаду под ее окном, прерванная ушатом помоев из кухни – все это просто очередная игра… И не будет новой баллады о синеглазом рыцаре, потому что рыцарь оказался – липовый… Да и матушка не примет. Иефа криво усмехнулась и пробормотала:
– Надо же… Выходит, он мне еще и честь оказал.
– Послушай, а это правда, что ты еще никому не ответила взаимностью? – лениво подала голос Таша. – Неужели не нашлось достаточно богатого человека? Эльфы ведь на тебя не позарятся, им подавай чистокровных…
– Послушай, а это правда, что ты единственная дроу в Бристоле? И как тебе тут живется, без твоей паучьей богини? Не скучно? – Иефа пролетела кувырком через дворик и больно впечаталась в стену. В следующую секунду пальцы дроу железным ошейником обхватили ее горло. Таша подняла девушку на ноги и встряхнула, как пыльное платье.
– Послушай, девочка… Ты сейчас останешься жива только потому, что еще маленькая и глупая. Больше никогда – если, конечно, хочешь пожить подольше, – не говори о том, чего не знаешь! – Таша слегка ослабила хватку, но горло Иефы не отпустила.
– Послушай и ты меня, – пропыхтела Иефа, глотнув воздуха. – Над происхождением потешаются только дураки и плебеи, а в драку первыми лезут слабые. Больше никогда – если, конечно, у тебя есть хоть какие-то мозги, – не оскорбляй барда! Неужели ты думаешь, что у него не найдется, что тебе ответить?
– Иефа! Иефа, где ты там?! – На пороге флигеля появился слегка всклокоченный Зулин. – Мы уходим, и черт бы побрал тебя и всех рыцарей Бристоля! Что тут у вас происходит?
– Ничего… – Иефа отцепила пальцы дроу от своего горла и отряхнула платье. – Я упала, а госпожа Таша любезно помогла мне подняться.
– Всегда рада помочь, – прошипела сиделка.
– Очень надеюсь, что ваша помощь нам не понадобится, – Зулин натянул капюшон и сердито прошагал к воротам. – При всем моем уважении к вам, – он картинно поклонился – я не собираюсь в ближайшее время получать ни колотые раны, ни резаные, ни какие-либо еще. Лазареты меня не прельщают. Прощайте.
– Ну, может, не вы, может быть, ваши спутники… Или спутницы… – тихо сказала Таша, закрывая за посетителями ворота храма.
* * *
Стив стоял у ворот, вглядывался в наступающую ночь и пытался понять, что же ему так не нравится в этой ночи. Смерч меланхолично жевал пучок чахлой травы, задумавшись о чем-то своем. Монотонно пели цикады. Было слышно, как где-то в конце улочки из окон льют воду прямо на мостовую. Ленивая ночная истома наполняла Бристоль, и все-таки что-то мешало Стиву расслабиться, какая-то досадная мелочь, – так раздражает заноза, засевшая в пальце, или шепот, когда нельзя разобрать слов, и поневоле прислушиваешься, пытаясь различить смысл сказанного. Примерно так Стив чувствовал в пещерах рождение трещин, но здесь был город, в котором все вывернуто наизнанку, и поди разберись… Пару раз дварфу казалось, что кто-то пристально смотрит на него из переулка, и он изо всех сил вглядывался в темноту, но даже его привычные к постоянному мраку глаза не смогли ничего различить в густой тени домов. Потом ощущение прицельного взгляда исчезло, но тревога не проходила. Стив разозлился. Он в сотый раз спросил себя, какого Мораддина ввязался в эту идиотскую историю, и в сотый раз не нашел ответа. Все население Бристоля, по мнению дварфа, дружно играло в бирюльки, походя любя, убивая и рождая на свет себе подобных, и каким-то непостижимым образом и его, нормального рассудительного дварфа, затянуло в этот хоровод. Самое противное, что в этом хороводе приходилось быть абсолютно серьезным, иначе – Стив это чувствовал всем своим горным естеством – можно не дожить до рассвета.
