Владимир Плахотин - Браслет-2
- Вовчик… Ты это… Можешь рассчитывать на меня, как на самого себя!… Я твой раб!
- Ты балбес! - ещё раз обозвал я его. - Мне помощники нужны, а не рабы! Думающие помощники!
- Да всё, что угодно! - с чувством произнёс он. - Говорю же…
- Ладно, сядь. Базар имеется.
Он послушно опустился рядом на стул. А я вдруг вспомнил:
- Ты шоколад-то отдал?
- Чёрт! - подскочил он и коротко хохотнул: - Из башки вон!
Он быстрым шагом подошёл к сыну, отчего тот испуганно обернулся:
- Пап, ты чего?…
- Это тебе, - положил он перед ним угощение. - Дядя Володя передал. Волшебник! - И он мельком глянул на меня через плечо.
- Ух ты! - оживился мальчик. - А мне разве можно?
- Можно-можно… - Голос его дрогнул. Он погладил сына по голове и тихо сказал: - Теперь тебе всё можно…
С совершенно другим лицом, в котором теперь светилась нежность, он постоял возле него и развернулся ко мне:
- Я слушаю.
- Сядь. Разговор долгий и не из приятных.
- Интересно, - хмыкнул он, опускаясь на седалище. - Ну и… что у нас плохого?
- Ты не капитан Зелёный, так что не трепыхайся, а выслушай.
- Ну-ну… - Он, кажется, догадывался, о чём будет речь.
- Спросить хочу: как думаешь дальше быть?
- Хрен его знает!… - насупился он.
- Пацану мать нужна.
- Да чё, я бабу не найду?… С такими-то бабками?…
- Это ты себе бабу найдёшь. А ему? Не каждая сможет мать заменить. Да и не в таком он уже возрасте, чтоб любую тётю "мамой" звать. Проблем будет столько, что света белого не…
- Ты к чему это мне говоришь? - зло оборвал он и прищурился. - Думаешь, не понимаю?
- Погоди фыркать. Пацан у тебя и так натерпелся. Просто так сердце не заболит. Ему нужна его мать, а не какая-то другая тётя.
- Да чтоб я эту суку?!. - зарычал Игорь, забывшись.
- Погоди. - Я положил ему руку на плечо. - Не надо, чтоб он слышал такое. Утихни. Две минуты назад ты клялся в верности, а теперь готов растерзать меня.
- Да ведь я предлагал помощь в решении твоих проблем! - недобро сверкнул он глазищами. - А в своих я как-нибудь…
- Вот именно. "Как-нибудь". И что б ни сделал, всё будет не то. Потому что отравлено ненавистью. А ты должен через себя переступить.
- Вовчик!!! - перекосило его от противоречивых чувств. - Ну не надо в ране ковыряться, прошу тебя! Всё ещё так… живо…
- Сядь! - чуть ли не приказным тоном сказал я. - Сядь и послушай.
Он швырнул себя на стул и упёрся в меня горящим взглядом:
- Ну?!
- Держи себя в руках. Ты, всё-таки, привлёк внимание пацана. Вон, аж уши горят, хоть и виду не подаёт.
- Да он не слышит, - отмахнулся Игорь. - Весь в игре.
- Игра давно закончилась, а он не видит. Если так и дальше пойдёт, то моя работа пойдёт вся насмарку: опять лечить придётся.
- Ладно-ладно, - зашептал он недовольно. - Я слушаю.
- Слушаешь, да не слышишь. Пойдём отсюда.
- Куда?
- На улицу. Там побазарим.
Мы вышли и уселись в его машину.
- Я предлагаю тебе вот что. Только сначала выслушай, а потом кричи, что я лезу не в свои дела. Хорошо?
Он молча сопел, уставившись на приборную панель.
- Расцениваю твоё молчание, как желание выслушать. Итак, начал загибать я пальцы. - Первое. Пацану мать нужна? Бесспорно, нужна. Тебе без бабы тоже не сахар. Это второе. Предлагаю искусственный вариант. И только ради твоего пацана. Кабы речь шла только о тебе - и чёрт бы с тобой, не маленький. Баб, действительно, навалом.
Так вот. Я создаю дубль твоей Милки… дослушай до конца, не вылупай свои зенки!… Я создаю дубль твоей Милки, - повторил я с нажимом на слове "дубль", - пичкаю её всякими благодетелями: материнская ласка, любовь и осознание тебя как единственный свет в окошке… ну и всякое такое… Отключаю ей тот кусок памяти, где вы поцапались, она об этом ничего знать не будет. Ну а ты… тебе надо проглотить эту пилюлю: переступить через себя и притвориться, что ничего не было и мама просто ждала вас в комнате наверху. Скажешь пацану, что, мол, ты так оригинально пошутил, что дядя Володя был прав, когда так говорил… Ну? Что скажешь?
Пока я разливался соловьём, лицо Игоря пошло красными пятнами и на скулах заиграли желваки.
- Чё молчишь да злишься? - толкнул я его. - Не устраивает? Предложи тогда другой вариант. Но такой, чтоб психику пацана не ранить!
- Да ё-моё!!! - взорвался он наконец. - Я думал, ты мне дело будешь говорить!… А ты опять!… В болячке ковыряешься! Прикалываешься! Удовольствие получаешь, что ли?! Не пойму!
Я онемел. Выходит, он даже и не прислушивался к тому, что я ему предлагаю!
- Ну ты и дурак… - прошептал я, смотря на него во все глаза, будто видел впервые. - Я-то думал, ты умнее…
- Может быть и дурак! - зарычал он, не помня себя. - Но ты сам послушай, что ты мне тут нагородил! Вместо бабы резиновую куклу суёшь! И ты думаешь, что пацан будет ей рад?! Не говоря уже обо мне!!!
- Ей-богу, дурак, - сказал я ещё тише. - Когда это я тебе куклу предлагал?
- Да вот только что!!! Дубль!!! Это что, по-твоему?!!
Я немного помолчал и хихикнул, не выдержав. Он даже отпрянул:
- Что?! Крыша едет?
- Оглянись, - сказал я, указывая глазами на террасу перед входом. - И помни, о чём я тебе говорил. Не ломай пацана.
- Папа! - раздался оттуда радостный детский голосок. - Ну где же ты пропал? Мама-то здесь была! Мы тебя ждём-ждём! Иди к нам!
Глаза мальчишки светились невыразимым счастьем. Он держался за руку матери и щекой прижимался к ней. Милка с ласковой улыбкой смотрела в нашу сторону. А Игорь буквально оцепенел, глядя на них.
- Помни, - тихо предупредил я ещё раз. - Это совсем другой человек. Та Милка осталась там, где ты её и оставил. Это и есть тот самый дубль.
Он сверкнул на меня дикими глазами, и то ли зарычал, то ли застонал, как от невыносимой боли. Потом тряхнул головой, вылез из машины и стал медленно подниматься наверх.
Папу встретили ласковым воркованием. Он неуклюже топтался возле них и, как автомат, кивал головой, отвечая на расспросы, изредка царапая меня взглядом в великом смятении.
Я смотрел на них из окна машины и улыбался.
В конце концов, он осторожно, как опасную змею, обнял вновь обретённую жену за талию, другой рукой обхватил за плечи сына, и они скрылись за дверью.
Я облегчённо вздохнул и откинулся на спинку с чувством выполненного долга.
И вдруг вжался в сиденье: на миг всё заслонило прежнее видение. Обожжённый и оплавленный ландшафт буквально кричал от боли! Каким-то внутренним слухом я слышал этот нескончаемый ужасный крик. И сквозь него, нарастая волнами, пробились три тяжёлых слова. Смысла их я не уловил. Только настрой. Они упали на меня, как мощные капли расплавленного металла, отдавшись гулким эхом над искорёженной местностью.
