Кэтрин Куртц - Наследие Дерини
Вуаль была из тончайшего розового шелка, затканного золотой нитью, и на самом деле очень шла Микаэле, но в тот момент, когда Эстеллан повернулась к дамам у окна, королева, словно девчонка, показала ей язык, демонстрируя редкое для нее раздражение.
«Старая корова!» — всплеснула ее мысль, по счастью уловленная одной лишь Райсиль.
Подавив улыбку, горничная накинула вуаль на волосы Микаэлы, так, чтобы большая часть ее падала на плечи и на спину, затем одела корону, такую же, как у короля, с переплетенными листьями и крестами и крупными рубинами. Когда Райсиль поднесла Микаэле зеркало, чтобы та могла полюбоваться собой, Эстеллан вернулась вместе с леди Ниевой, бережно неся в руках серый шерстяной плащ, отороченный и подбитый кроличьим мехом.
— Боюсь, дождь никак не кончается, ваше величество, — заметила Ниева, когда королева встала со стула и повернулась, чтобы плащ накинули ей на плечи. — Такая жалость, прятать это чудное платье. Но в такой день… Ладно, ничего, вы все равно прекрасно выглядите. Пора нам идти. Не будем заставлять ждать архиепископа.
— Спасибо тебе, Лизель, — произнесла Микаэла негромко, поворачиваясь к дверям, и прекрасно сознавая, что Райсиль поймет: благодарность эта отнюдь не за помощь с прической. Она была бы рада передать свои чувства непосредственно через мысленный контакт, но, не касаясь Райсиль рукой, сделать это была не в состоянии. Возможно, со временем это ей удастся…
По крайней мере, ее умения хватило, чтобы Райсиль могла передать ей известие насчет Димитрия, а теперь ей самой предстояло сообщить обо всем Райсему точно таким же образом, и чтобы никто не заподозрил неладного. Впрочем, самое главное — это то, что для ее мужа одной опасностью в пути станет меньше, ибо неизменное присутствие Димитрия поблизости сильно беспокоило их обоих. Так что известие о том, что этот соглядатай обезврежен, принесет Райсему большое облегчение.
Колокола собора как раз начали свой перезвон, когда она вышла в гостиную, соединявшую обе части королевских апартаментов, и наткнулась там на Райса-Майкла. Он был уже собран в дорогу. На нем были простые доспехи из красной кожи, на груди — проклепанный металлом алый панцирь, а алые перчатки были заткнуты за белоснежный пояс, на котором висел меч Халдейнов. На голове у него красовалась державная корона, а на каблуках золотые шпоры. Кольцо Огня он еще раньше доверил Микаэле на хранение, поскольку эта державная регалия отнюдь не подходила для дальнего похода, однако Глаз Цыгана сверкал у него в мочке уха, а на руке был перстень Халдейнов. Он подошел поцеловать жену, а затем, вслед за Катаном и Фульком вместе с ней вышел из гостиной. Оба оруженосца были в сером, и доспехи их очень напоминали королевские, а рукава были украшены гербами Халдейнов.
В сопровождении пажа с факелом они осторожно начали спуск по тускло освещенной лестнице, и придворные дамы Микаэлы последовали за ними еще с одним факелом. Звуки голосов донеслись далеко снизу, из коридора, который должен был вывести их на помост тронного зала. В тот самый миг, когда они оказались на лестничной площадке, малыш Оуэн вырвался из рук снисходительной няни и бросился к родителям. Радостный мальчуган в красном костюмчике, украшенном на груди и на спине золотыми халдейнскими львами с метой старшего сына, — он заверещал от восторга, когда отец подхватил его и усадил себе на плечи.
Вот в таком виде король Райс-Майкл Элистер Халдейн и вступил под своды тронного зала, а затем двинулся в королевскую часовню, одной рукой поддерживая за талию свою королеву, а другой — хохочущего сына. Собравшиеся в зале придворные почтительно кланялись при прохождении королевской четы. Многие дамы всхлипывали, не стыдясь своих слез при виде маленького принца. Те, кто должен был сопровождать короля в походе, устремились за ним следом, дабы присутствовать на мессе, где им будет дано особое благословение.
Лишь ближе к концу богослужения Микаэла улучила возможность передать мужу все новости Райсиль. Оуэн очень быстро стал проявлять признаки нетерпения, как только началась служба, и Лирин забрала его, чтобы передать няне. Хьюберт начал бесконечное чтение Евангелия:
— Жатвы много, а делателей мало; итак молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою… Вот, Я посылаю вас как овец среди волков…
«Закрой глаза и делай вид, будто ничего не происходит», — мысленно передала Микаэла Райсему, сжав его руку под полой плаща. Хьюберт все продолжал что-то вещать, а ей сейчас очень хотелось склонить голову, чтобы скрыться от посторонних взглядов в тени капюшона… Впрочем, очень трудно человеку склонить голову слишком сильно, когда на ней красуется корона.
«Райсиль мне кое-что сообщила нынче утром, — продолжила она, в надежде, что окружающие примут сосредоточенность на ее лице за напряженное внимание к слову Господню. — Джорем с Тиегом случайно наткнулись на Димитрия, после того как ушли от нас прошлой ночью. Они захватили его в плен и… кое-что сделали с ним. Он прежде служил не только нашим сановникам, — но теперь он будет повиноваться нам. Райсиль говорит, это не очень надолго… Слишком противоречивы полученные им указания и, скорее всего, он сломается, даже прежде чем вы достигнете Истмарка… Но тем временем — не удивляйся ничему, что бы ни происходило…»
Он сумел не выказать удивления, пока она передавала ему все это, но осмелился бросить на жену изумленный взгляд, прежде чем вновь отвел глаза и сделал вид, будто всецело поглощен службой.
«То есть как это — что бы ни случилось?»
Она еще сильнее стиснула его руку и с трудом сглотнула.
«Он должен был совершить несколько убийств, и он сделает это, только Джорем назначил ему совсем иные цели…»
«А кто выбирал цели изначально?» — спросил Райс-Майкл.
«Миклос Торентский, он действует по воле Марека. Это все, что мне известно».
Он разорвал их контакт. Точнее, продолжал держать Микаэлу за руку, но она чувствовала, что мыслями он удалился от нее в некое сокровенное внутреннее убежище, куда, по крайней мере сейчас, ей не было доступа. Он продолжал тщательно скрывать свои мысли, и вдруг неожиданно, в самом конце богослужения, стиснул ее ладонь, шепотом велел оставаться на месте и, выступив вперед, снял корону и, невзирая на изумление архиепископа Хьюберта, возложил ее на алтарь.
— Ваша милость, готовясь к предстоящему путешествию, я желал бы посвятить наше предприятие вящей славе Божией и освобождению нашего королевства от всех тех, кто покушается на его независимость, — произнес он негромко, искренне надеясь, что Хьюберт не разгадает двойного смысла его слов. — Да будет Кулликерн освобожден, и пусть Господь дарует нам победу.
