Наталья Игнатова - Охотник за смертью
– А-альгирда-ас, – этак, по-ихнему, протяжно, как смола с кедра течет…
И готов свирепый Хельг, Паук Гвинн Брэйрэ: хоть так ешь, хоть на хлеб намазывай.
У кого на Эльне рука поднялась? Ее даже звери лесные не трогали. И не боялись. Хельг – тур лесной, гордый, могучий. А Эльне – ланька и есть. Как же можно было ее?.. маленькую такую…
– Касур, – властно прозвучало в тишине, – Молот, ты слышишь меня, брат?
– Слышу, Син, – отозвался Орнольф, – чего тебе еще?
– Паук сыт? – без долгих предисловий поинтересовался Старший.
– А я знаю? – невежливо ответил Орнольф.
Отличить сытого мертвяка от голодного сумел бы и обычный человек, не то что Гвинн Брэйрэ, и по вдумчивому молчанию Сина Орнольф понял: его невежливость оценена и принята к сведению. А еще он понял, что Син даже не сомневался в том, что Хельг вернется, несмотря на то что для навьев совсем не характерно выполнять самоубийственные обещания.
И что все это значит?
– Сегодня ночью он не ел, – наконец проворчал Орнольф.
– Он проснется голодным, – предупредил Син, как будто Молот Данов, истребивший на своем веку нежити больше, чем видел Старший за долгие века бессмертия, не знал, как это бывает.
– Накормлю, – отрезал Орнольф.
– Вот и молодец, – как ни в чем не бывало, похвалил его Син, – ни в коем случае не позволяй Пауку пить человеческую кровь. Твою – можно. Любого из братьев – пожалуйста. Но только не людей.
– А мы кто? – искренне удивился дан. – Не люди, что ли?
– И сразу вези его сюда, – Старший, казалось, не услышал вопроса. – Вы должны прибыть как можно скорее. Добирайся по хейлиг фэрд, – братья знают, что случилось и ждут вас.
– Ты, Син, сегодня ночью пил много? – вкрадчиво (во всяком случае, он надеялся, что получилось вкрадчиво) поинтересовался Орнольф. – Я же сказал: Хельга ты получишь, только разделавшись со мной!
– А ты, Касур, думаешь, что я причиню вред своему брату, пусть даже и ставшему нечистой тварью?
Орнольф не успел ответить. Да Старший и так знал, что скажет грубый дан.
– Правильно думаешь, – мягко подтвердил он. – Будь на месте Паука кто угодно другой, братья уже спешили бы к вам, чтобы закончить дело, так или иначе. Но не в этот раз, Касур. Поразмысли, пока есть время: может быть, ты знаешь, где нам найти другого такого чародея?
– Что ты придумал? – поспешил спросить Орнольф прежде, чем Син закончил разговор. – При чем здесь кровь?
– Еще не знаю, – вздохнул Старший, – приедете, тогда посмотрим.
Оставить Хельга одного Орнольф так и не решился: днем тот был совершенно беззащитен, и хотя ни один дикий зверь не сунется к мерт… к нему, мало ли кого занесет нелегкая в выжженный изнутри курган. Пришлось самому, как живому покойнику, спать днем, чтобы к вечеру проснуться вместе с Хельгом.
Орнольф чуть не проспал. Подхватился, когда Паук уже зашевелился на своем ложе. И когда отдернулся заменявший полог плащ, Орнольф несколько мгновений ошеломленно таращился на такого же удивленного Альгирдаса. За день Хельг, и так-то худой, отощал как сама смерть, и запавшие глаза на белом лице, тени ввалившихся щек, серые губы окончательно выдавали в нем упыря.
Очень голодного упыря.
– Ты или смельчак, или глупец, рыжий, – глухо прозвучал почти незнакомый голос, – а если я убью тебя?
– А если я тебя? – в тон ему поинтересовался Орнольф. – Есть будешь?
– Я?
– Ты.
Все-таки, Гвинн Брэйрэ – это вам не обычный человек, пусть даже и конунг, и жрец, и кто угодно. Обычный человек, став упырем, ни о чем, кроме крови, думать не может. И первые лет сто жрет кого попало, хотя бы и родственников: обычное дело, когда народ целыми семьями пропадает. А этот, гляди-ка, разговаривает еще.
Правда, когда острые зубы нетерпеливо клацнули над льющейся в чашу темной кровью, Орнольфу стало не по себе… но лишь на миг, пока Хельг не глянул исподлобья. Сейчас глаза его были светло-зелеными. И так стыдно было ему, так мучительно стыдно, что Орнольф сам устыдился себя. Кого он испугался? Это же Эйни, хоть и с клыками, хоть и мертвый уже.
– Пей давай, – пробормотал Орнольф, – Син сказал, тебе только нашу кровь пить можно.
Повторять приглашение не потребовалось.
Вернув опустевшую чашу, Альгирдас с сомнением произнес:
– Спасибо…
И ушел к выходу, затерялся в размытых ночных тенях, переползающих по стенам упокоища. Теперь Орнольф чувствовал его присутствие, как обычно чувствовал упырей. Мертвое и злое поблизости. Молчит.
Не дышит…
– Ехать надо, – сказал он, радуясь тому, что может нарушить тишину, – Син просил вернуться в Ниэв Эйд.
– Поезжай.
– Да мне-то что там делать? Син просил тебя привезти.
– Зачем?
– Не знаю, Эйни. Ты нужен Гвинн Брэйрэ, – Син так и сказал: другого такого чародея не найти. Привози, говорит, Паука сюда, посмотрим, что делать.
– Мне жаль, рыжий, – голос Альгирдаса стал мягче, – я больше не чародей.
– Как так?
– Я проклял Дигра. Сделал его бессмертным… то есть, вчера ночью я думал, что проклинаю его бессмертием. И отдал на это всю силу, что была во мне и в моей земле… еще и у богов забрал, сколько смог. Теперь – все. Убивать я могу. Даже лучше, чем раньше. А ворожить – нет.
– Ты проклял кого?! – переспросил Орнольф, устремляясь к выходу.
Альгирдаса он нашел снаружи. Тот сидел, скрестив ноги, и острым ножом аккуратно срезал свои длинные волосы. Он уже почти закончил, только на затылке осталась широкая прядь. Черные и блестящие, падая из рук, волосы оживали и ввинчивались в землю. Живой или мертвый – Старейший был плотью от плоти своей земли.
– Ты что дела…? Кого ты сказал, проклял?! Это он?! Он убил Эльне? Он был в твоем доме, заковал тебя в золото? Дигр? Жирный Пес?! Что ты делаешь, Хельг?!
Под этот изумленный вскрик последняя прядь волос выскользнула из пальцев Альгирдаса, чтобы тучей ночной мошкары растаять в воздухе.
– Уже ничего, – Паук поднял равнодушный взгляд, – осталось подровнять. А Дигр сейчас не жирный, он здорово похудел за восемь лет.
– Что он сделал? – Орнольф упал на колени рядом с ним. – Что он с тобой сделал? Проклятый Пес! Почему ты не сказал мне сразу? Вчера?
– И что же ты знаешь о нем, чего не знаю я… или не знал, пока не стал его псом?
– Эйни…
– Не называй меня так, Орнольф! Что ты знаешь о Хрольфе?
Лучше было не спорить с ним сейчас.
– Он не смог учиться в Ниэв Эйд, – неохотно заговорил дан, – их таких полно было, тех, кто не смог. Но Дигр, он, понимаешь ли, мог бы стать Гвинн Брэйрэ, но его выгнали. Я побил его, ну, ты тогда еще не видел, но уже здорово дрался, я помню, – улыбнувшись воспоминаниям, Орнольф продолжил не столь косноязычно: – Син потом меня спросил: за что ты побил своего брата? Я и объяснил, что тот, кто обижает калеку, скорее всего трус, а трусов бить надо. Хельг, я тебя тогда не знал, – торопливо объяснил он, – думал, ты и в самом деле калека. Син мне говорит: малыша зовут Паук, он слепой, позаботишься о нем? А я, знаешь, как будто дел других нет… Задразнят, – думаю, – нянькой. А еще думаю: пусть попробуют. И говорю: ладно. И Син мне велел Дигра к тебе ни за что не подпускать. Ну а потом, летом, я его чуть не убил, Дигра. Он такое сказал о тебе… о нас… И тогда Син мне объяснил…
