Елена Хаецкая - Завоеватели
— Перебить спящих, — сказал Синяка довольно резко и вдруг представил себе детскую немытую рожицу Хилле с приоткрытыми во сне пухлыми губами. — Вы это имели в виду?
— Если угодно, то да, — кивнул Демер с той спокойной деловитостью, от которой у Анны-Стины мороз пошел по коже. — Но если вам это не по душе… Скажите, друг мой, вы можете превращать людей в камни?
Синяка поглядел на него в упор, и Демеру вдруг показалось, что в левом глазу у него два зрачка.
— Могу, — ответил он после долгой паузы.
— Дурак, — пробормотал Демер и поспешно отодвинулся.
Наступило неприятное молчание. Потом Ингольв резко спросил:
— Что вы тут оба несете?
Усмехаясь, Демер опустил голову. Он знал, что Синяка скажет своему бывшему командиру правду, и что капитан ему не поверит.
— Я последний в роду ахенский магов, — сказал Синяка. — Вчера, скорее всего, я прошел сквозь дверь, даже не заметив, что она заперта. Но убивать беспомощных людей, как предлагает господин Демер, я не стану даже ради родного города.
Брат и сестра быстро переглянулись. Сумасшедших и юродивых они просто не переносили.
Синяка сидел, не шевелясь. Ему было не по себе. Никогда в жизни приютский мальчик не думал, что будет сидеть за одним столом с человеком знатного рода.
— Вы решили, что я свихнулся? — спросил Синяка.
Близнецы, как по команде, отвели глаза.
Демер тихо засмеялся.
— Они тебе не верят, друг мой, — сказал он. — Только я, я один тебе верю.
— Зато я вам не верю, господин Демер, — отрезал Синяка.
Анна-Стина тронула его за плечо.
— Почему ты не давал о себе знать? — мягко спросила она. — Мы думали, что с тобой что-то случилось. Ты был в плену?
Синяка покачал головой и сознался, нерешительно улыбаясь:
— Я мог вернуться к вам, госпожа Вальхейм, и много раз хотел это сделать. Видно, потому ноги и принесли меня сюда, когда я перестал соображать. Просто… Зачем вам лишний рот?
Ингольв встал рядом с сестрой и обнял ее за плечи. Они и вправду были очень похожи. Глядя на них, Синяка вдруг до конца осознал то, что говорил ему Торфинн о закате старого Ахена. Вот перед ним двое, мужчина и женщина, которые никогда не смирятся с уничтожением великого города. Сострадательные и мужественные, они — лучшее, что осталось от вольного Ахена. Но Белая Магия, хранившая город столько веков, бросила его на произвол судьбы, и эти люди верят только в собственные слабые силы и еще в то оружие, которое добыли грязные руки Демера во время ночного налета на склады городской магистратуры.
Незаметно Синяка прижился в доме на улице Черного Якоря. Спал он на кухне, где Анна-Стина по его просьбе постелила возле печки старый матрас. Демер поселился в гостиной. Синяка откровенно сторонился его и явно не желал иметь с ним ничего общего. Впрочем, бывший купец третьей гильдии часто уходил из дома и иногда отсутствовал по нескольку дней.
Жизнь постепенно входила в новую колею. Из разговоров мужчин Анна-Стина знала, что они собираются поднять мятеж, перебить гарнизон — а там будь что будет. Вальхейм был убежден в том, что их попытка обречена на провал, но изменил бы себе, если бы не говорил по этому поводу: «По крайней мере, никто не упрекнет нас в том, что мы не пытались».
Как относился к происходящему Синяка, она не знала. Он почти все время молчал и только помогал ей по хозяйству.
В один из холодных зимних дней встречая Анну-Стину у черного хода и принимая из ее озябших рук ведро с водой, Синяка с горечью заметил:
— Такими руками разве воду носить? Другой раз вы меня посылайте, госпожа Вальхейм.
Не дав ей возразить, он потащил ведро на кухню, где капитан Вальхейм колол на растопку фамильную мебель. Синяка вылил воду в большой чан и поставил его на огонь.
В доме давно уже не было соли. Выручала старая бочка, в которой когда-то солили на зиму огурцы. Синяка вываривал щепки, нарубленные из этой бочки, и добавлял соленую до горечи воду в суп из картофельной шелухи.
Ингольв с силой обрушил топор на добросовестно сработанный ящик комода с медными ручками. Старое дерево великолепно горело, и потому комод пошел на растопку.
— Пожалели бы мебель, — сказал Синяка. — Давайте я лучше сарай разломаю. Тут по соседству есть один.
— А что ее жалеть? — беспечно отозвался Ингольв. — На наш короткий век хватит.
Синяка открыл крышку кастрюли, и оттуда повалил густой пар.
— Пусть еще поварится, — сказал Ингольв.
— Я горчицы положу, — сказал Синяка. — Тогда будет такой запах, будто с мясом.
Синяка полез на полку и поковырял щепкой в банке с засохшей горчицей, после чего опустил щепку в кастрюлю.
— Откуда ты это взял, а?
— Так делал повар у нас в приюте.
Ингольв выпрямился, держа топор в опущенной руке.
— Давно хотел спросить тебя, почему ты вырос не в обычном сиротском доме?
— Я неполноценный, — спокойно сказал Синяка.
— Позволь тебе не поверить, — возразил Ингольв. — Сколько я ни смотрю на тебя, парень, ничего в тебе неполноценного не вижу.
— А вы искали? — усмехнулся Синяка и с удовольствием заметил, что капитан слегка покраснел.
— Искал, — ответил он хмуро.
Синяка рассмеялся.
— И не нашли?
— И не нашел.
Ингольв заметно разозлился. Он тюкнул топором менее удачно и заехал себе по ногтю большого пальца. Усевшись на корточки, Ингольв мрачно принялся смотреть, как ноготь чернеет прямо на глазах. Синяка подсел к нему.
— Можно я посмотрю, господин капитан?
Ингольв сунул руку ему под нос.
— Вот черт, теперь дня два пальцем будет не пошевелить.
Синяка встал и взял топор. Несколько минут он сражался с ящиком, пока Ингольв не решил снять с плиты бурно кипящий суп. В тот же миг больной палец, о котором он забыл, подвел его; Ингольв выронил кастрюлю, и крутой кипяток обварил ему колени. Слезы сами собой брызнули у него из глаз. Он расставил ноги пошире и тихо, со стоном, принялся ругаться.
Синяка, не раздумывая, бросил топор, схватил ведро и окатил ноги капитана холодной водой. Тот взвыл, потом тяжело задышал и посмотрел на Синяку глазами, полными боли. Синяка ножом разрезал на нем штаны и осторожно принялся снимать их лоскутьями с колен Вальхейма. Тот тихонько шипел от боли, но терпел. Один лоскут Синяка снял вместе с куском кожи, и тогда Ингольв беззвучно заплакал.
Подняв глаза от обваренного колена, Синяка вдруг увидел бледное лицо Анны-Стины. Она прибежала на шум и теперь стояла в дверях кухни. Ингольв тоже смотрел в ее сторону.
— Все в порядке, мама Стина, — сказал он. — Только вот плохо, что супа больше нет.
— Ничего, мы еще не успели его посолить, — утешил, как мог, Синяка.
