Александр Прозоров - Алтарь
— Я научил тебя не очень многому, Тилбур, — криво усмехнулся Изекиль и начал одеваться. — Не очень многому — но часть древней мудрости Великого ты все-таки получил. Не забывай, что вся сила явлена тебе милостью всесильной Аментет. Помни ее имя и прославляй перед смертными.
— Хорошо, учитель, — прожевав, отозвался мальчик и откусил от оленьего окорока еще кусок.
— Служи честно богам Дуата, мой мальчик, и они не обойдут тебя своей милостью. Почаще смотри на умирающих, Тилбур. Может быть, тебе наконец-то надоест быть одним из смертных, и ты вспомнишь мои уроки.
— Угу, — кивнул ученик, опять набив полный рот.
Изекиль завязал пояс, проверил содержимое мешочков, после чего набросил мягкую и теплую шерстяную накидку поверх туники.
— Ты куда, учитель? — наконец заподозрил неладное Тилбур.
— Туда, — махнул рукой Изекиль. — Для меня настала пора выполнять свои обеты, мой мальчик. Очень скоро со стороны восходов дойдут вести о больших событиях. Уже совсем скоро.
* * * Озеро в двухстах километрах южнее реки Нево, 2409 год до н. э., начало лета[15]С сухим треском проломившись через заросли тростника, мокрый по брюхо секач остановился, медленно перемалывая челюстями нечто белое и похрустывающее. Проглотив добычу, кабан мелкой трусцой двинулся через зеленую поляну к зарослям орешника. Однако, когда до тонких зеленых ветвей оставалось не больше двух шагов, из коричневого, покрытого жесткой щетиной, бока вдруг выросла тонкая деревянная палочка с двумя белыми полосками из птичьего пера. Вепрь подпрыгнул, резко крутанувшись вокруг своей оси, — и тут же из другого бока появилось древко. Кабан скакнул вперед, словно надеясь на целительные способности ореховых кустов — но в этот миг силы окончательно покинули зверя, и он рухнул на землю.
На поляну вышли двое бородатых мужчин в выпущенных поверх коричневых шаровар светлых рубахах из груботканого полотна. От нежданных опасностей их защищали короткие куртки из толстой, в два пальца, воловьей кожи. С широких ремней, украшенных костяными накладками, свисали по два ножа — короткий, с половину ладони, и длинный, не меньше локтя длиной. Впрочем, длинный нож в полной мере можно было назвать и коротким мечом. Еще с их поясов свисало по несколько небольших мешочков, часть которых были из кожи, а часть — матерчатые, расшитые цветными нитями. Помимо прочего, за спиной у каждого, под обтянутым кожей колчаном, за ремень был заткнут бронзовый топорик на короткой рукояти.
— Сломал стрелу, окорок проклятый, — недовольно буркнул один из охотников. — Хотя нет! Вон, торчит. Оперение с прокусом. Младший побаловался на привале.
— Значит, мою сломал, — недовольно сплюнул второй.
Они подошли к добыче. Первый выдернул стрелу, второй, достав медный нож с костяной рукоятью, прорезал в шкуре четыре полосы, поддел край кожи клинком, двигая его вниз. Шкура поддалась — у кабана на боку получились две широкие лямки.
— Я возьму, — предложил первый, снимая колчан и протягивая его товарищу. Тот кивнул, помог закинуть еще совсем недавно хрюкавший груз за спину.
Кустарник опять разошелся, выпустив на поляну еще пять человек — все в коже, в высоких мягких сапогах, с мечами и топориками. У некоторых волосы были перетянуты ремешками, у двоих на шее поблескивали золотые гривны. Правда, луков ни у кого из пятерых не имелось.
— Скилур, Атей! — окликнул охотников один из мужчин. — Чего застряли?
— Да вот мясца на ужин припасли, — отозвался первый охотник, поводя плечами. — Сейчас, идем.
Мужчины двинулись вдоль камыша дальше. На поляне воцарилась тишина — но ненадолго. Очень скоро через кустарник проломился ширококостный вол. Не спеша переставляя ноги, он наклонился, прихватил губами пук травы и двинулся дальше, невозмутимо таща привязанную на холку волокушу: две длинные слеги, меж которыми, скрученные углами, лежали несколько узлов. За волом бежал, помахивая тонким прутиком, босоногий мальчишка в рубахе ниже колен. Следом брели еще два вола с волокушами, с десяток коров, несколько женщин в длинных сарафанах, с заплетенными в косы волосами. Одна несла на руках жалобно хныкающего грудничка. Потом опять тащились волы, бежали недовольно блеющие козы, топали недавно остриженные овцы, шли мужчины — кто налегке, а кто и с тяжелым топором на плече.
Кустарник, равно как и поляна, давно остались позади, сменившись широкой, вытоптанной до глины, серой лентой, а люди все шли и шли, гоня с собой скотину, катя повозки, понукая волов с волокушами, успокаивая детей.
Из похожих друг на друга путников выделялись двое: оба лет тридцати, голубоглазые, с небольшими бородками и русыми, коротко стриженными волосами; оба в куртках, украшенных спереди бронзовыми пластинами; у обоих подолы рубах и сапоги ярко-красного цвета. Они шли налегке — без топоров и луков, без котомок за плечами, — однако с тревогой поглядывали на прочих людей.
— Смотри, брат, — указал один на возвышающийся из камышей камень. — Ну-ка, пойдем.
Путники свернули с дороги, продрались через заросли, чавкая сапогами в тине и ломая хрупкие желтоватые стебли, забрались на валун, поднявшись над кистями камышей на высоту человеческого роста. Впереди открылся бескрайний водный простор, покрытый мелкими гребешками волн.
— Да это же море! — ахнул один. — Гляди, брат. Мы с тобой, похоже, на край земли пришли. Ну что теперь делать станешь?
— Еще посмотреть надобно, — пожал тот плечами. — Болота тут кругом. Земля — либо песок, либо тина. Хлеба не посеять, летом гнус заест. Да еще, поди, по весне море это так разольется, что все деревни посмывает.
— Слушай, Рус, на тебя не угодить! — возмутился первый. — Ты оглянись вокруг! Леса какие богатые, рек и озер не считано. Людей нет никого. За день коли землянку встретишь — и то не всегда повезет. Племена здешние незлобные, ни единого раза не показались.
— Мы же не на день, не на год садиться собираемся, Словен, — покачал головой второй. — А помысли, каково будет, коли откроется, что далее земли лежат еще более ладные и богатые, а мы тут в болоте застряли?
— Люди устали скитаться, Рус, — глядя на тонкую линию горизонта, ответил ему брат. — Пора решать. Пора…
Он развернулся, спрыгнул в грязь, брезгливо стряхнул попавшие на доспех кусочки тины и побрел обратно к берегу.
К сумеркам огромный обоз втянулся на стоянку, заранее подготовленную ушедшими вперед мужчинами. Издалека сотни костров делали берег озера похожим на богатый торговый город, стоящий на оживленном караванном пути. Женщины и дети, уже привыкшие ночевать каждый раз на новом месте, расходились по племенам и родам, снимали с волокуш и развязывали узлы, стелили шкуры и войлочные подстилки, накидывали на плечи теплые плащи, подходя к очагам, на которых уже запекались на толстых бронзовых вертелах целые бараньи и козьи туши, подсаживались к мужьям или братьям, доверчиво прижимаясь к сильным плечам.
