Антон Грановский - Сияние богов
– Ну? – поторопила его лекарица. – Что скажешь, отрок? Добудешь мне красную ящерку? Спасешь деда от лютой смерти?
Бун задумчиво поскреб пальцами щеку.
– Даже не знаю, что тебе сказать, тетка Яронега, – проговорил он нерешительным голосом. – Ходоки нонче в Гиблое место наведываются редко. Да и не хватит у меня денег, чтобы нанять хорошего ходока. Даже на плохого не хватит.
Яронега прищурила лукавые глаза.
– Я тебя не заставляю, отрок. Умрет твой дед или нет – решать тебе самому. А только вижу я в тебе такое, чего не видят другие.
– И что же ты во мне видишь, лекарица? – удивленно спросил Бун.
– Смелость вижу, – ответила Яронега, глядя на него приветливыми глазами. – Отвагу несравненную. А еще – везение вижу, такое, какого нет ни у одного ходока.
– Везение? – Бун удивленно хмыкнул. – С чего ты взяла, что я везучий, тетка Яронега? Моровая болезнь унесла всех моих родных, кроме деда Родима. А теперь и он от меня уходит. В чем же мое везенье?
Мудрая толстуха прищурила свои умные, все видящие глаза.
– Ты парень находчивый, но недалекий, – сказала она. – После моровой болезни уцелел не только твой дед.
– Правда? – искренне удивился Бун. – А кто ж еще?
Яронега чуть подалась вперед, посмотрела отроку в глаза и выдохнула:
– Ты! Ты сам и уцелел, Бун! Вся ваша деревня полегла, а ты живой.
– Но Родим тоже пережил моровую хворь.
– Верно, пережил, – кивнула лекарица. – Но едва-едва. Знала я, каким он был до мора, и знаю, каким стал. За одну лишь седьмицу постарел твой Родим на десять лет. А тебя болезнь даже не коснулась.
– Хм… – Бун посмотрел на лекарицу недоверчивым взглядом. – По твоим словам выходит, что я и впрямь счастливчик.
– Счастливчик – не счастливчик, но удача тебя любит. Я и другое про тебя знаю, Бун. Знаю, что весною ходил ты в лес за хворостом и наткнулся в чащобе на голодного медведя. И что погнал тебя медведь по лесу, да только свалился в овраг и продырявил себе брюхо об острые сучки. Было такое?
– Было, – кивнул Бун.
– Было, – повторила Яронега, не сводя с Бунова лица странного взгляда. – А про тот случай на реке помнишь? Люди много про него говорили.
– Про какой случай? – не сразу вспомнил Бун.
– Про тот самый, когда ты достал из полыньи трех малых деток. Под их детскими ножками лед раскололся, а под твоими устоял, хоть был тоньше хлебной корки. Было такое?
– Было, – снова вынужденно согласился Бун. – Только все одно, тетенька, ты не права. Такое с кем угодно может случиться.
– Брось, отрок, – поморщилась толстуха. – Не гневи богов. Ведь берегут они тебя, а зачем – неведомо. Из ходоков-то, чай, каждый второй до третьего похода не доживает. Не приставай к ходокам, не сули им награду. Наградить ты их ничем не сможешь, а гнев их на себя пустыми посулами навлечешь. Отправляйся в Гиблую чащобу сам и поймай мне красную ящерку.
Подумал Бун, поразмыслил – с какого бока к этому делу ни подойдешь, а все равно в Гиблое место идти придется. Вздохнул и сказал:
– Ладно, тетка Яронега. Споймаю я тебе ящерку. Но смотри – не обмани.
– Да уж какой тут обман, милый! – обрадовалась лекарица. – Принеси ящерку-то, а уж я расстараюсь. За три дня твоего деда на ноги поставлю! Только поспеши. Не успеешь обернуться за седьмицу, считай, что Родима твоего уже не спасти. Понял ли?
– Понял, – кивнул Бун.
– Ну, ступай.
Ходоки были мужчины крепкие, неболтливые, с жесткими взглядами и такими лицами, что уж лучше поговорить с цепным псом, чем обращаться к ним с просьбами, не имея при себе пары серебряных монет или горсти серебра. Серьезные были мужчины.
Поглядел на них Бун да и решил не связываться. Пришел домой, укрыл потеплее спящего деда, положил ему рядышком с кроватью несколько сухарей, кусок вяленого мяса и три луковицы и накрыл все это миской, чтобы мыши не растаскали. Себе взял кусок мяса поменьше и два сухаря. Положил еству в котомку, сунул туда же хуралуговый ножик, стянул горловину, закинул котомку на плечо и вышел из дома.
Как шел в Гиблое место, не помнил. Ничего не помнил – ни дороги, ни себя. Все обдумывал страхи про чудовищ – и так их вертел, и этак. Пока в мыслях пужался, не заметил, как до межи дошел.
Дойти-то дошел, а дальше как? У межи – кордон охоронцев. Сидят на бревнах да в кости поигрывают. У самих на боках мечи, а возле бревен – бердыши в ямки воткнуты. А на башенке и того страшнее – настоящий лучник. Сагайдак висит на гвозде, вбитом в балку, а из сагайдака торчат смертоносные стрелы.
И обойти-то никак нельзя – слева и справа наваленный стеною бурелом из острых сучьев. В общем, куда ни кинь, всюду клин. Долго мялся Бун за высокими кустами, не зная, что делать, и мог простоять так до самого утра, кабы не счастливый случай.
Лес был тих и спокоен, и вдруг в этой тишине раздался жуткий вой, столь резкий и неожиданный, что Бун едва не обмочил штаны с перепугу.
Охоронцы тут же подорвались со своих мест – вскочили, схватились за бердыши и бросились туда, откуда донесся вой. Лучник тоже повернулся туда и вгляделся вдаль, а стрела уже лежала на тетиве его огромного боевого лука.
«Какие храбрые», – подумал о них Бун.
И – вышел из кустов. К кордону он шел открыто, не таясь. Прошел мимо опустевших бревен и костровища, миновал каменную арку, проскользнул мимо башенки, на которой стоял лучник, и, не оглядываясь (потому что было страшно!) зашагал дальше. Шагал мягко, не хрустнул ни веточкой, сам не знал, что умеет так шагать.
Дошел до кустов и быстро зашел за них, а там припустил по-заячьи и вскоре был уже далеко в лесу. Пробежав пару верст, остановился, чтобы передохнуть и восстановить сбитое дыхание. Но едва отдышался, как приключилась новая напасть – вышел, откуда ни возьмись, мужик, встал супротив Буна и уставился на него такими глазами, будто увидел диковинку. Мужик был собою небольшой и совсем не страшный, с тощими плечами, в рубахе, в добротном кафтанчике и с кучерявой бурой бородкой. Глазища янтарные и словно бы испуганные, а на голове – черная шапка котелком.
– Ты кто? – сипло спросил мужик, разглядывая Буна и на всякий случай держась поближе к кустам бузины (видно, чтобы при надобности побыстрее улизнуть).
– Я-то? – Бун, немного отдышавшись, выпрямился и вытер потный лоб рукавом. – Я-то отрок Бун. А вот ты кто будешь, дяденька?
Мужик прищурился. Потом хмыкнул сухим ртом и сказал:
– А я, отрок, не просто дяденька.
– Как это?
– Да вот так. – Тут мужик склонил голову набок, посмотрел на Буна смешливо да и огорошил: – Я, отрок, даже не человек.
– Вот как, – растерянно произнес Бун. – А кто ж ты?
– Я-то? – Мужик усмехнулся еще шире и огорошил еще больше: – Оборотень!
