Олеся Осинская - Мир в прорези маски
— По программе обучения есть вопросы? — обвел он взглядом аудиторию.
Рука самостоятельно взлетела вверх, и, прежде чем я успела подумать, что делаю, вопрос вылетел сам собой:
— А как насчет нежити?
— Нежити? — удивился мужчинка. — Какой нежити?
— Ну… Зомби всякие…
Аудитория взорвалась хохотом. Я недоуменно смотрела на окружающих — неужели снова что-то глупое спросила?
— Фантастики начиталась, — донеслось откуда-то с верхних рядов.
— Зомби, вот как. Девушка, простите, как ваше имя? — вежливо обратился ко мне профессор, не разделивший всеобщего веселья.
— Корни Грейс.
Взгляд Крыша мгновенно стал более заинтересованным. Кажется, слухи в этом заведении распространяются быстро.
— Хорошо, Корни Грейс. Понимаете, нежить является классом потенциально возможным, но, к счастью, реально не существующим.
Студенты продолжали веселиться.
— Но! — Профессор поднял указательный палец и оглядел аудиторию. — Я сказал, что теория не отрицает возможное существование нежити. В то время как сегодня эта барышня совершила нечто до сих пор бывшее невозможным даже в теории. Поэтому для вашего курса я включу в программу несколько лекций о нежити. Кто знает, может, кому и пригодится.
Смех в зале стих. А я села на место, смущенная, давая себе зарок больше вообще никаких вопросов не задавать.
В любом случае я узнала, что селяне с дальних границ королевства не такие уж и несчастные и в моих услугах особо не нуждаются.
ГЛАВА 3
Уже через неделю после начала учебы я тоскливо пересчитывала оставшуюся у меня наличность и пыталась понять, как некоторые одаренные личности умудряются прожить от стипендии до стипендии. Студент-первокурсник получал «аж» восемь лейров в месяц. «Аж» — потому что с третьего курса сумма урезалась до пяти, а маги с Даром, что оставались в Академии дольше остальных, начиная с шестого не получали совсем ничего. Мотивировалось это тем, что если студент, проучившийся пять лет, до сих пор не может заработать себе на кусок хлеба, то и в Академии ему делать нечего. Впрочем, многие маги были выходцами из знати, а следовательно, могли рассчитывать на помощь родителей. Поэтому я тоже решила поднять свой прожиточный минимум с восьми до двадцати лейров.
И вот из выделенной себе на месяц двадцатки через неделю осталось всего четыре лейра. Куда подевались еще шестнадцать, помнилось с трудом.
Для начала я каким-то чудом умудрилась оставить пять лейров в кабаке во время той самой памятной пьянки, хотя точно помнила, что пиво стоило не больше пары медяков… Да на пять лейров туда на пиво через день в течение месяца ходить можно было!
— А чего ты хотела, — философски заметила Люська по этому поводу. — Пьяному и не то приписать можно. Ругаться надо сразу, а не через неделю. Попробуй потом докажи, что не ты съел целого поросенка и выпил четыре бочки пива. Через это тоже все проходят — учись. Я могу проверить свой счет, в каком бы состоянии ни находилась, — гордо закончила она и посмотрела на меня, выразительно подняв бровь.
Я к такому не привыкла. Все питейные заведения, даже столь уникальные, где хозяева оказывались честнейшими людьми, так или иначе относились к сфере Берты. И я лучше других понимала, что в большинстве из них можно расстаться с деньгами и более тривиальными способами. Но… меня как лицо, приближенное к власти, до сих пор не трогали. Появилась, конечно, мыслишка пойти в кабак со своей «переговорной» внешностью и потребовать восстановления справедливости. Но эту малодушную идею я отогнала — всех студентов обсчитывать не перестанут, а ругаться за пару лейров недостойно, да еще и прикрываясь именем главы теневого сообщества.
Вторым крупным потрясением стало то, что студентов, оказывается, не кормят. В смысле, не то чтобы я этого сильно ожидала… Но дома хозяйство вели слуги, а я соответственно не имела привычки задумываться, откуда берутся продукты, сколько они стоят и как готовятся. Поняв, что личной кухарки больше нет, питаться по ресторанам мне не светит, а есть одни дешевые пончики не хочется, пришлось знакомиться с готовкой.
Студенческая общажная кухня только на первый взгляд производила гнетущее впечатление — белые облупленные стены, старая покосившаяся плита, несколько видавших виды столов, сиротливо ютящихся у стен, и один-единственный стул. Какая-то щедрая хозяйская душа повесила на окно полинялые шторки, кажется, в прошлом желтого цвета. Однако кухня являлась идеальным местом встреч, знакомств и обмена сплетнями.
День за днем я пыталась постичь великое искусство кулинарии и с каждым разом проникалась мыслью, что если мне чего-то в этой жизни не дано, так именно этого…
Прошел месяц. Потихоньку я вникала в нюансы студенческой жизни, начинала чувствовать себя обычной девчонкой, а не идиоткой, за спиной которой перешептываются, смеются и исподтишка показывают пальцами. Приходило приятное понимание: что-то в этом есть. Единственным действительно проблемным местом по-прежнему оставалась кухня.
Однажды поздно вечером, очередной раз вылив, пока никто не видел, собственное варево, я поняла, что безумно устала… устала воевать с продуктами, устала по утрам слышать насмешки соседей, заглядывающих на кухню с целью посмотреть, чего еще начудила «эта Корни». Спасительная мысль созрела быстро. Пусть это и станет отступлением от собственных правил, но мелкую поблажку раз в месяц можно себе любимой позволить. Быстренько переодевшись, я захватила крупную деревянную банку с герметичной крышкой и побежала в ближайший ресторан.
Через десять минут прибыла на место. Там меня сначала попытались не впустить, видимо, простой студенческий наряд не мог сказать ничего хорошего о платежеспособности владельца. Однако стоило лишь достать «волшебную» банковскую карточку ВИП-класса и помахать ею перед носом управляющего, как сразу провели за лучший столик.
Не глядя, я ткнула пальцем в первый попавшийся суп в меню и протянула официанту банку. «А хорошо вышколены у них сотрудники», — с уважением кивнула я головой. На лице молодого человека не дрогнул ни единый мускул, словно сюда ежедневно приходят невзрачные девицы с личной двухлитровой тарой и расплачиваются редкими ВИП-карточками.
Еще через полчаса я спешила обратно, прижимая к груди заветную банку, как необычайную ценность. Очутившись на кухне, проверила, нет ли поблизости припозднившихся студентов, затем нашла пустую кастрюльку и, воровато озираясь, вылила туда суп. И быстро закрыла крышкой. Вот так. Кажется, никто не заметил. Я довольно улыбнулась, а в душе что-то радостно запело. Теперь утром пусть приходят все желающие. Я не спеша войду в святая святых студенческого общежития, гордо подойду к плите, поставлю на огонь свой суп и стану важно его помешивать… Мысли текли радужные и приятные. Правду люди говорят — сколь мало человеку надо для счастья.
