Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти
— Фок Варзов здоров, теньент Савиньяк!
— У него давно плохо с сердцем, и он проигрывает. Мой генерал, я ни с кем об этом не говорю, но я... Я именно что Савиньяк... В нашем доме... невозможно не разбираться в некоторых вещах! Бруно прет вперед, мы пятимся. Нас обманули с переправой, застали врасплох и чуть не разгромили, хорошо, Ансел подоспел. У нас ничего не вышло с Доннервальдом, мы же гарнизон... просто бросили. Вас погнали в рейд. Без толку, теперь опять... А если Бруно что-нибудь еще выкинет, а вас при основных силах не будет?
— Не делай из меня Алву.
— Я не делаю! Маршал Алва другой... Он лучший из всех, но его здесь нет. Есть вы. И вы тоже под дудку Бруно не пляшете.
— Пляшу, потому что дриксов больше и у них есть резервы. Ты про рейд спрашивал... У нас едва не вышел бой с дриксенским отрядом. «Гуси» подходили с востока и явно нацелились прижать нас к реке. Я заподозрил, что это не все вражеские силы, и от боя уклонился. Раз переправы нет, не будет и прущих через нее, значит, и рисковать смысла нет. Я попятился в Тарму и считаю, что правильно. Как и фок Варзов.
— Вы правы, — уперся большой стратег, — это маршал просчитался... Сейчас другое время. Я не про возраст, Бруно такой же...
— За Бруно вся Дриксен, — устало объявил Жермон. Спорить не тянуло, тянуло ссориться, вернее, орать и затыкать рот.
— Мой генерал...
— Приказать тебе за... молкнуть? — Вот ведь радость — днем затыкать таких вот «умников», а ночью таращиться на карту, пытаясь найти нечто, не найденное Вольфгангом. Не находить, но чуять, что оно есть. Есть, кошки его раздери!
— Мой генерал, — другой тон, теньентский, — опять драгуны Гаузера. Трое и «фульгат».
Курган послужил ориентиром не только для кавалеристов Жермона. Всмотревшись, генерал узнал Бабочку. Значит, Кроунер, и с ним чужаки. Очередные новости из Мариенбурга?
— Ты прав. — Ариго натянул поводья и поднял руку, давая знак старшим офицерам. — Вряд ли стоит ждать хорошего, впрочем, не привыкать!
Не привыкать, это да, но тревога, возникшая при виде приближающихся всадников, удивляла. Даже не тревога, то напряжение, что накатывает перед боем. Словно не курьер навстречу рысит, а трубач, уже собравшийся трубить «Атаку».
— Мой генерал, от Маллэ.
Сержант. Еще молодой, лицо хмурое, неприветливое. С такой миной только гадости и возить.
— Кто такой?
— Сержант Натти, господин генерал. С письмом к командующему, маршалу фок Варзов.
— Что в Мариенбурге?
— У нас пока ничего, господин генерал. Все дриксы — у Ойленфурта.
— Не взяли пока?
— Когда мы уезжали, держались. — В глазах сержанта мелькнуло некое сомнение, но понять, по какому именно поводу, Жермон не сумел. — Господин полковник Гаузер говорили, недолго осталось. Может, уже и взяли...
— Давай-ка подробней.
— Так, господин генерал, я же сержант. Планов начальства не знаю. Вчера утром чуть не всех подняли, велели готовиться. И нас — тоже. К чему, зачем, не скажу, я раньше уехал.
— Донесение давай. Давай, я сказал, сейчас я тут вместо командующего.
Письмо было коротким: в городе и вокруг него спокойно, но, по данным из Ойленфурта, гарнизон сможет его удерживать не более трех дней. Генерал Маллэ принимает решение собрать лучшие свои силы и помочь осажденным пробиться из окружения. О результатах предприятия и добытых во время его проведения сведениях будет доложено незамедлительно.
Так, сигнал «Атака» чудился не зря. Будет и атака, и все, что полагается... Пожалуй, к самому прорыву не успеть, разве что Маллэ решит денек повременить, но это вряд ли — там внезапность важна. Значит, завтра к вечеру выйти к окрестностям Ойленфурта...
— Баваар, как по-вашему, до Ойленфурта мы в два дня доберемся?
— Если напрямик и гнать, можем и добраться... Но можем и с ходу напороться на «гусей». Ближе к реке, если с востока идти, совсем голые места.
Не можем напороться, а напоремся...
— Сержант, донесение я запечатаю, и скачите дальше. Заодно прихватите и мое. Господа, полчаса на отдых, и выступаем.
3
На этом уступе могли жить боги. Богам в горах самое место, особенно в таких. Рассеченный облачными ожерельями дальний хребет, рев потока, заступившие дорогу отвесные скалы — багряные, черные, золотистые... Стену стерегут причудливые обломки; усыпанные розоватыми ягодами деревца, нарядные, будто служаночки из хорошего дома, провожают гостей до порога, чтобы препоручить нацепившему двойную радугу водопаду... Да, боги могут здесь жить, но не живут, иначе б кошки с две сюда пускали Премудрую Гарру.
Старуха напоминала о столь любезной дуракам и дурочкам нелепице — дескать, женская мудрость идет рука об руку с уродством. Чушь! С уродством никто на прогулку не отправится. Премудрая должна быть такой, как Франческа, если ее одеть по-бакрански и посадить на черного козла с золотыми рогами. Такой Премудрой не только приятно являть свою волю, но и гадость возвещать не захочется, а бакраны посылают к богам старых грымз, вот и допрыгались до Полвары.
— Обалдел? — Коннер гордился бакранами и Бакрией, как овчарка — отарой. — Тут обалдеешь... О чем думаешь?
— О том, что розовое с зеленым пошло на людях, но не на деревьях. Эти ягоды едят?
— Абехо-то? Тергачи здешние клюют за милую душу, а люди — кто как... Яги, пока их бириссцы не перерезали, из падалицы винишко гнали. У них оно навроде святой воды было. А бакраны, жабу их соловей, абехо сушат и на свадьбах заваривают для молодых, ну и суд у них ягодный... Слыхал?
Политес требовал сказать, что не слыхал, но это было бы слишком наглым враньем, и Валме просто полюбопытствовал, чего ждать сейчас. Оказалось, ничего страшного. Рокэ наберет у водопада воды и выльет на алтарную плиту. Опасным это не казалось, но кто этого Алву разберет? Когда грозился, не упал, а теперь возьмет и свалится. Богобоязненные бакраны, чего доброго, решат, что так и надо... Ни Гарра, ни морисский старик маршала не удержат, зато Валмон для особых поручений — вполне.
Марсель подмигнул Коннеру и полез за Вороном. Сперва к водопаду, а потом назад, по вырубленным в скале преотвратным ступенькам. Будь цело пузо, виконт проклял бы все сущее уже на середине лестницы, но пузо хозяину изменило, и тот благополучно достиг алтаря.
Черное обсидиановое зеркало смотрело в глаза небу. На нем не резали козлов и не возжигали огонь. Не было даже цветов, хотя дрожавшие над пропастью алые и белые колокольчики словно просили, чтоб их куда-нибудь возложили.
— Уходи! — бросил Алва.
— А что я буду рассказывать Коко?
— Тогда не уходи.
