Алёна Киселёва - Шанс на жизнь, шанс на смерть
Старичок замолчал, сполз с табуретки и принялся собирать рассыпанные бумаги. Я тоже опустилась на корточки и стала ему помогать; один из листков оказался титульной страницей, вырванной из какой-то книги. Крупным красивым шрифтом на ней было написано: «Вериталь Хомо. Исследования» — и число 1900, вероятно, год.
— Вериталь Хомо — это вы? — полюбопытствовала я, разглядывая помятую бумажку.
Алхимик взял листок у меня из рук, нежно разгладил его на ладони. В его глазах появилось ностальгическое выражение с толикой сожаления о чём-то безвозвратно утерянном.
— Да, когда-то меня так называли, — грустно протянул он. — Но я потерял право на фамилию так давно, что уже и не сосчитать, сколько лет прошло.
— А что случилось? Расскажите, — предложила я.
— Это длинная история… — вздохнул Вериталь. — И древняя. Ни к чему она такой молодой красивой девушке.
Отказывался он неохотно: ему явно хотелось поговорить, но вежливость не позволяла в этом признаться. Будучи не прочь послушать интересную, как мне думалось, историю исконного жителя нового для меня мира, я убедила старичка всё-таки рассказать мне её.
— Хорошо, я поведаю вам, что со мной произошло, — почти сразу согласился он. — Но сперва вам следует испробовать эликсир, который я приготовил ночью. Он сочетает в себе противоядие к выделяемому майери веществу и состав для распада использованной вами магии. Гарантий, конечно, никаких нет, раньше я использовал только чистое противоядие и делал это непосредственно после укуса. Солнце уже поднялось, так что проверку произвести несложно.
Вериталь взял со стола изящную бутылочку из прозрачного стекла; внутри плескалась тёмно-зелёная жидкость. Осторожно взяв сосуд за горлышко, я подцепила ногтями пробку и влила в рот немного эликсира. Задумчиво поболтав его во рту — вкус, вопреки моим ожиданиям, оказался весьма приятным, терпким, напоминающим гранатовый сок, — я сглотнула и неуверенно спросила:
— Действует сразу или надо подождать?
— Ждать не нужно. Можете прямо сейчас выйти на улицу и проверить. Но предупреждаю — это рискованно.
Я легкомысленно махнула рукой и быстро пошла к выходу, не оставляя себе времени на сомнения и страхи. На самом пороге в голове возникла абсурдная мысль, что со мной не может ничего произойти, потому что я ещё не выслушала историю Вериталя и на том свете не найду покоя от любопытства. День обещал быть по-настоящему летним: солнце ярко горело на безоблачном небе, а лёгкий тёплый ветерок вряд ли сумел бы пригнать тучи откуда-нибудь из-за горизонта. Золотистые лучи падали на кожу, и, в отличие от предыдущего дня, я чувствовала приятный жар. Не знаю уж, что случилось с нашим алхимиком раньше, но в данном случае он не подвёл. Взгляд упал на Арктура, и я тут же вспомнила, что и его каким-то образом необходимо напоить эликсиром, но с этим можно было и подождать. Нисколько не мучаясь угрызениями совести, я вернулась в дом. Вериталь выставил на стол глиняный кувшин с несколькими сколами на горлышке и отсутствующей ручкой, две рассохшиеся деревянные кружки и большой каравай белого хлеба. Предложив мне присесть и угощаться, старичок принёс из лаборатории мою книгу, положил её на скамью.
— Вот, возвращаю в целости и сохранности, — улыбнулся он.
Вообще-то я не ожидала, что Вериталь отдаст мне книгу обратно, но эта ошибка обернулась приятным сюрпризом. Старичок начал свой рассказ, а я плеснула в кружку молока, и только сделав первый глоток, поняла, как голодна. Так что слушала я с постоянно забитым ртом и выражала своё отношение к истории исключительно разнообразным мычанием.
— Возможно, вам это известно, но алхимик может получить признание в своём кругу только после того, как проведёт сотню опытов или исследований, результаты которых, изложенные в письменном виде, он должен предоставить специальной комиссии. Если работу сочли достойной, то издаётся первая книга претендента, и он получает право носить родовую фамилию. Я родился в семье потомственных алхимиков, добиться признания мне удалось чрезвычайно быстро: мои исследования показались комиссии довольно интересными и все ожидали от меня громких открытий в ближайшем будущем. Но оправдать их надежды я так и не успел. Община алхимиков всегда держалась особняком от обычных людей. Наши дома стояли на пустующей сейчас территории между городом и загрязнённой рекой, и местные всегда старались обходить тот район стороной. Никакие разработки, даже самые полезные в быту, не предоставлялись простым смертным, во всяком случае, непосредственно от общины. Любые контакты с горожанами пресекались, по уставу разрешалось лишь покупать у них продукты или какие-нибудь вещи и только за деньги — никакого обмена. Община облегчала жизнь и работу, но ограничивала свободу и лишала права выбора. Меня же всегда не слишком интересовали поиски философского камня, что по уставу должно было составлять конечную цель исследований каждого алхимика. Я предпочитал разрабатывать составы, полезные в быту. Вещества, позволяющие разжигать огонь или предотвращающие пожары, новые крепкие сплавы, красители, противоядия. Но я благоразумно молчал об этом, зная, что община не одобряет такие идеи. У меня были друзья среди местных жителей, я помогал им разными полезными мелочами из нашего арсенала. Меня не могли заподозрить — наши разработки такого плана всё равно рано или поздно попадали в город через третьи руки. Я был осторожен, выбирал для общения только надёжных людей, умеющих держать язык за зубами. Но мне не повезло. Моя двойная жизнь оставалась в секрете около двух лет, но в один прекрасный… хех, скорей ужасный… день на одного из моих городских друзей напала бешеная собака. Травяные отвары, которыми лечили от этого тогда, действовали в одном случае из двадцати, а надёжное и верное снадобье было уже разработано в нашей общине, но не использовалось вне её пределов, поэтому жена того человека послала их маленького сына ко мне. Как я уже говорил, горожане редко заходили на территорию алхимиков, и ребенок привлёк к себе внимание, а когда его спросили, что он тут делает, наговорил много лишнего. В тот день лекарство передать мне удалось, но после меня ждало… разбирательство… В общем, за многочисленные контакты с местным населением и отступление от главной цели алхимии меня лишили права на фамилию, изгнали из общины, а главное публично сожгли мою первую, ставшую и последней книгу — единственный экземпляр. Меня заставили смотреть, но я вырвался, попытался на бегу спасти свой труд, выхватить его из огня, да не вышло — переплёт успел прогореть и в руках осталась только первая страница. Останавливаться и подбирать остальное было неразумно: схвати меня тогда, даже за такую мелочь могли усугубить наказание. Мой возраст в то время не на много отличался от вашего, я поселился здесь — в пустующей лачуге в небогатом районе города, пытался восстановить книгу, да что говорить, до сих пор пытаюсь, но что-то во мне переломилось. Я стал алхимиком-неудачником, растеряв весь потенциал где-то между прежним домом и новым. Изгой среди своих, никому не нужный в городе без полезных составов и лекарств, я уже не смог завоевать положение в обществе…
